Тихая жизнь на улице Пирогова

Баковкин Евгений

Я почувствовал волнение! Это уже была не тоска по ребенку и тем счастливым временам, которыми меня всё же успела побаловать жизнь. Это было хорошо знакомое чувство, что за мной пристально наблюдают. Я стал озираться по сторонам, ища источник, но тут же почувствовал, что он как бы удаляется, причем очень быстро по улице Пирогова к перекрестку с улицей Строителей. Мне надо убедиться, что выработанное за годы интуитивное чутье побеспокоило меня обосновано. Я почти выбегаю с территории школы и озираюсь по сторонам. Улица пустынна. Вечером в будние и выходные дни здесь вообще сложно встретить обычного прохожего, а летом так улица и совсем вымирает. Объект уже пересек перекресток! Эта мысль подгоняет меня, и я бегу к улице Строителей. Светофор. Конечно. Ждать полминуты. «Пикающие зелёные человечки» и я пересекаю улицу. Я потерял связь. Я не чувствую! Что это было? Показалось? Просто иду быстрым шагом, скоро начнутся гаражи, и улица кончится. Хаотично ищу подсказку, смотрю во все стороны, и вверх, и вниз. Вот надпись на стене. Маленькими буквами процарапано «УМРИ». Понятно. Чутьё снова возвращается, я понимаю, где объект моей тревоги, и будто в подтверждение моих догадок далеко за бетонным забором начинает лаять собака. Я прохожу по инерции еще полдома и вижу еще одну надпись: «МЫ ЗДЕСЬ», останавливаюсь, понимаю, что сейчас я просто бессилен – страх, азарт, ярость переполняют меня. Я разворачиваюсь и быстрым шагом, постоянно оглядываясь, спешу домой.

* * *

Мне не удалось попить чай из-за охватившего меня волнения. Переложив с кухонного

стола остатки грязной посуды в раковину и тщательно вытерев скатерть, я положил на него прямоугольный кусок ДВП и пошёл в темнушку, где у меня хранились инструменты за бруском и кинжалом. Этими двумя предметами я не ограничился и полез с лестницы-стремянки на антресоли, откуда достал большую картонную коробку, а из нее – стопку рукописей. Всё это я отнес на кухню и приступил к уже давно знакомому обряду: я расположил перед собой точильный брусок размером с кирпич, идеально ровный, достал из плотных ножен кинжал – единственное оружие, которое досталось мне от Валентина Михайловича, а всё остальное место на ДВП заняли открытые рукописи. Что надо делать я уже давно знаю наизусть, просто не хочется ошибиться со звуком при повторении заговора-мантры и получить недостоверные результаты. Кинжал иссиня-чёрного цвета, трехгранный, очень древний и искусно сделанный. Со временем, конечно, на нем появились зазубрины, бережно заточенные владельцами, и прочие следы боевого использования, но он всегда внушал мне благоговение и гордость за то, что я стал очередным обладателем этого бесценного артефакта. Я нараспев, подобно молитве, читаю непонятные, но до боли знакомые мне слоги, изредка подглядывая в разложенные чуть поодаль листы и аккуратными круговыми движениями точу кинжал на бруске. Лезвие и так очень острое, но ритуал есть ритуал. Проходит немного времени, может, минута, может, и десять. Между кромкой кинжала и поверхностью бруска начинают проскакивать меленькие искорки, как будто от трения, но я-то знаю, что оно тут ни при чем, просто уже начинает действовать то, для чего я всё это и делаю. Закрепив достигнутое еще минутой, я делаю пятисекундную паузу и прикладываю большой палец к лезвию, проверяя остроту кинжала. Лезвие колет меня за палец как пчела, я инстинктивно отдёргиваю руку и смотрю на подушечку пальца. На нём будто нехотя появляется большая капля бордовой крови. Я ничего не делаю, просто наблюдаю за процессом. Капля становится очень крупной и уже не может держаться на пальце, она срывается и с весьма внушительным шлепком приземляется на поверхность ДВП. «Раз», – говорю я. Далее еще за полминуты с пальца капают две капли поменьше, а на месте ранки остается тёмный сухой мазок. «Трое в этот раз», – думаю я. Это много или мало? Один раз было пятеро. Тяжело мне тогда пришлось. Еле выжил, потом еще полночи прибирался, и какой-то сердобольный бомж мне помог тогда, я был сильно ранен. Два раза было по четыре. Там тоже была еще та песня, хотя… один раз был вообще один, но какой! Мы бились с ним прям в реке Абушке, стоя по колено в воде. Он сражался заточенной арматурой, мастерски ей владел, задел меня несколько раз, крови я тогда потерял!.. А в конце мне просто повезло, просто случай помог. Ну или Бог. Спасибо! Не устану благодарить. И с тех пор я стал очень тщательно обходить улицу Пирогова и собирать всё, что может быть в дальнейшем использовано против меня как оружие – кирпичи, железки, ветки. Трое в этот раз. Ну, что ж, трое было много раз, наверное, чаще всех остальных. Я прибираю на свои места все предметы, надо заготовить лечебное зелье и убедиться в том, что я еще в достойной физической форме.

* * *

Я надеваю удобную для тренировки одежду – сильно заношенную майку и трико, обрезанное посередине голени. Начинаю с движений рук. Сначала медленно. Тело как бы противится, оно очень инертно и не успевает за теми командами, которые посылает ему мозг. Но дело тут не столько в физических возможностях, которые всегда будут ограничены нашими несовершенными костями, мышцами, связками, а сколько в пробуждении внутренней энергии, которая должна наполнить меня как сосуд и напитать силой. Я вспоминаю свои первые тренировки в детстве. Какие-то приемы и упражнения показал мне отец. Я их все отработал и прекрасно помню до сих пор, какие-то запомнил на секции дзю-до, потом около года я прозанимался самбо и рукопашным боем, с 15 лет стал адептом восточных единоборств. Я никогда не участвовал в соревнованиях, занимался всегда просто для себя, но спарринги любил, и все удары и защитные блоки много раз отрабатывал на практике. Я чувствую, как по телу начинает разливаться жар, мои движения становятся более сильными и резкими, кончики пальцев покалывает. Постепенно всё начинает получаться, и помимо внутренней энергии я чувствую какой-то прилив ее извне. Мои руки движутся все быстрее и быстрее, я их уже не вижу, иногда перебивается дыхание, но это нормально, минутный отдых, и я перехожу на ноги.

Отдельное место в тренировках занимает гимнастика. Я кувыркаюсь вперёд, назад, вбок. Кувыркаюсь назад и встаю сразу на ноги, падаю, перекатываюсь, дерусь и защищаюсь лёжа, быстро встаю, как можно выше прыгаю, снова падаю. Соседи снизу долбят чем-то железным по трубе. Я извиняюсь, увлёкся! Успокаиваю дыхание и перехожу к растяжке. Мышцы уже разогреты, я начинаю с простых упражнений и скрупулезно по минуте-две тяну мышцы ног и спину. Я не сразу сажусь на шпагат, сперва подкладываю подушки от дивана и сижу на них минут по пять в 20 сантиметров от шпагата. Но постепенно мне всё удается. Правая нога вперед – хороший уверенный шпагат, еще лягу на ногу, полежу минут пять. Левая нога вперёд – тяжело, больно, всё тянет. Вот уже шпагат, слёзы из глаз, двадцать, тридцать секунд… Еле-еле выдерживаю минуту. Поперечный шпагат. Здесь дела обстоят похуже: сантиметров десять не хватает, тяну, пока мозг не начинает кипеть от боли. Отрабатываю удары ногами, после такого насилья над собой ноги двигаются на загляденье высоко! Иду в другую комнату, хватаю гантели, они у меня разборные с блинами на пять и два с половиной килограмма, вес можно регулировать от двадцати одного до шести килограммов, обычно у меня стоят по шестнадцать. Гантелями я делаю до отказа и в течение двух часов просто выматываю себя до полного изнеможения. У меня есть самодельная макивара – просто бревно, обмотанное веревкой для набивки рук и ног. Моя тренировка заканчивается глухими ударами по ней, и с красными руками и ногами, со стёртой почти до крови кожей, абсолютно обессиленный я иду принимать душ, а потом проваливаюсь, словно в подземный поток, в глухой мёртвый сон.

* * *

Вечер следующего дня, вернувшись с работы, сразу посвящаю изготовлению лекарственной смеси. В этом есть определенная необходимость, ведь если их кровь попадет в мою рану, то жди беды. Это тоже определенный ритуал. Я опять достаю и раскладываю рукописи, но к ним сейчас добавляется еще и амулет. Это третья и последняя вещь, которая досталась мне от прошлого хранителя – моего бывшего соседа по лестничной площадке Валентина Михайловича. «Амулет – это наше всё», – не уставал он мне повторять в своё время. Его даже трудно описать: размером он чуть больше моей половины ладони, сделан из белого яркого металла, мне кажется, что из серебра, но оно почему-то со временем не темнеет, что обычно свойственно серебряным предметам. Можно считать его похожим на овал толщиной от сантиметра до двух, в том-то и дело, что он неровный. Он состоит как бы из сплетенных меж собой рун. Попробую описать на пластилине. Если представить, что руны – это те же буквы и наделать с пластилина соломок толщиной миллиметров пять, а потом из этих соломок сделать буквы S, B, W, Q и как бы положить эти буквы одна на другую и слегка придавить, то получится что-то похожее, но не совсем. Некоторые большие руны, которые лежали в плоскости, взаимодействуя с рунами выше и ниже, как-то перетекли друг в друга и образовали еще какие-то дополнительные рунные структуры меньших размеров. Мне кажется, что амулет как будто живой. Если основные руны, из которых он сформирован,

не меняются, то более мелкие со временем подвергаются каким-то трансформациям, и одни исчезают, а другие появляются. Основные руны амулета мне знакомы, они носят, как и сам амулет, защитный характер, по меняющимся я ничего сказать не могу, но они точно что-то означают и, главное, в середине амулета, в сплетении рун – камень. С человеческий глаз размером и глаз напоминает. Белый, то глянцевый, то матовый, а посередине кружок, как зрачок, изумрудно-зелёный, с какими-то чёрными вкраплениями. Я не разбираюсь в ювелирном деле, но амулет и камень в нём мне кажутся очень искусно сделанными да и просто красивыми. В своё время на заказ мне для амулета изготовили толстую, прочную серебряную цепь, и на ней я его и ношу. Но ношу только тогда, когда это необходимо. Это не простое украшение, а имеющий мощную силу артефакт и попадать под его влияние опасно, он может как давать силу и энергию, так и забирать.

Я сделал на столе воображаемый равносторонний треугольник, в верхнюю вершину расположил амулет, в вершины у основания – круглые картонки, похожие на те, что в пабах подкладывают под кружки пива. На картонках тоже нарисованы руны. Немного напоминает пирамиду с глазом на долларовых купюрах. Эх, видно, давно сильные мира сего в курсе подобных дел! Посередине треугольника у меня плошка с пестиком, в котором я толку необходимые ингредиенты, ну и, естественно, читаю определенный заговор. В рукописи уже не подсматриваю, хорошо помню наизусть, единственное… Я придумал небольшую хитрость, чтобы не мучиться долго в плошке: я перемалываю необходимые коренья и прочие твёрдые составляющие в кофемолке, а в плошке уже так, халтурю, больше для ритуала, но вроде ничего, работает. Всё на мне заживает как на собаке, и даже шрамы от ужасных рваных ран становятся со временем ровными, толщиной с нитку, телесного цвета морщинками.

* * *

День «Ч» – по аналогии с понятием «Время «Ч»», которому учили нас на уроках тактики на военной кафедре, я выбрал на субботу. Получается, что обнаружил я своих «дорогих гостей» в воскресенье, из предыдущих наблюдений я сделал вывод, что они почему-то не прибывают одновременно более двух, а раз капли крови показали мне на три, то все трое здесь появятся дня за два, за три. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы они пробыли у нас более десяти дней, им становится тесно в пределах улицы Пирогова, из которой они не могут вырваться, и это спровоцирует природные и техногенные катаклизмы. Один раз так было не по моей вине, мне не хочется об этом вспоминать. Как и всякому военному, для меня очень неприятны жертвы среди мирного населения. Всегда хочется верить, что и в этот раз я справлюсь, и тут даже не так страшит собственная смерть, как то, что может начать происходить здесь потом.

Я спокойно хожу на работу. Там я молчалив и замкнут, нагрузил себя делами, чтобы всё время быть занятым и не сидеть в минуты отдыха с глазами, уставленными в одну точку. Коллеги меня не трогают, после расставания с женой, эпопеей с судами и разводом в одностороннем порядке они тактично стали давать мне личное пространство для самокопания. Потом время моего затворничества всё равно проходило, и я весело общался, травил анекдоты, необидно подшучивал над ребятами из коллектива.

Каждый раз, когда я шел от автобусной остановки с работы домой, приближаясь к улице Пирогова, я чувствовал смутную нарастающую тревогу. Мне уже начинало становиться неспокойно. После моей зверской тренировки мышцы нещадно болели, но к субботе они должны были отойти. Я всё равно каждый вечер тренировался, больше делая упор на долгой разминке, упражнениях с собственным весом и отработке ударов. Хотелось закончить всё побыстрей, но так как исход поединка всё равно был непредсказуем, то хотелось и пожить подольше. В среду я не пошел от остановки домой, а свернул в сквер. Сквозь листву деревьев пробивались солнечные лучи, было свежо и прохладно. Я сел на лавочку, вспомнил, как любил гулять здесь с женой и детьми, попробовал услышать пение птиц, но птицы уже не пели. Закрыл глаза и задремал. Дома мне уже почти не спится, мучают кошмары, я по несколько раз за ночь встаю, проверяю квартиру и потом не могу уснуть. Враг где-то рядом, а вот эта лавочка в сквере – место для него недосягаемое. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца! Не помню, кто сказал.

Четверг

В четверг я уже пошел от остановки прямиком домой. Можно даже сказать, что торопился. Этот вечер я решил посвятить проверке своего оружия и экипировки и потренироваться уже с ним. Лезу со стремянки наверх шкафа-купе, там есть незаделанная ниша между гипсокартонным потолком и обычным. Там тайник. Я извлекаю длинный тяжелый свёрток, он слегка запылился, иду в ванну, смываю пыль, протираю свёрток. Он самодельный, с крышкой вроде тубуса, только более плоский. Я убираю верхнюю крышку, потом нижнюю и вот передо мной моя гордость – настоящий, длинной метр с небольшим меч в ножнах! С детства я мечтал о мече. Когда-то, когда мне было, может, лет пять, отец выстрогал мне прекрасный деревянный меч, настоящее произведение искусства. Он был большой, лезвие было четырёхгранным, резная рукоять, гарда с кругляшками, навершие с вырезанным солнышком. Богатырский меч! Я сначала даже поднять его не мог. Но потом всё смог. А после того, как мы облепили лезвие фольгой, он стал совсем как настоящий. Я гордо ходил с ним по двору дедушкиного дома в деревне, и меня уже не пугали ни гуси, ни бодающиеся бараны, ни даже особенно бойкий боевой петух. Какой был меч! Мечта любого мальчишки. Потом он у меня потерялся. Я даже не помню обстоятельств пропажи. Может, его украли у меня? Я искал, переживал, даже попросил отца сделать мне похожий, но он отказался. Я потом уже сам делал себе мечи, но, увы, такой красоты и такой похожести мне было не добиться. Жаль, что своим детям я даже не попытался сделать подобный меч. Но оценили бы? Всё-таки мы представители уже очень разных эпох.

Когда я понял, что сражаться с демонами при помощи одного кинжала затруднительно, особенно когда их больше двух, я, не раздумывая, склонился в сторону меча. Всякие там японские катаны и сабли сразу отверг, ведь мне нужен был двусторонний клинок с лезвием около метра, которым можно как рубить в обе стороны, так и колоть. Ну а внешний вид и эскиз рукоятки и гарды я, не задумываясь, взял с того отцовского меча из детства, даже навершие с солнышком. Ох, и поморочил же мне голову тогда кузнец Степаныч, который его делал! Нет, ножи он давно делал на заказ, но тут оказалось другое дело. Я сперва ему сказал, что участвую в неких исторических реконструкциях и, вроде как нужен настоящий русский меч. Потом сказал, что меч должен спокойно рубить гвозди, чтобы зазубрин не оставалось, после сказал, что, возможно, я им буду сражаться с другими мечниками… Эпопея по изготовлению заняла восемь месяцев и стоила мне много денег и нервов. Степаныч проводил дикие эксперименты, подбирая нужную сталь, читая соответствующую литературу, перенимая опыт других кузнецов. Ковал-перековывал, проверял на твёрдость и излом, расплавлял, закалял, отпускал-переплавлял. Он увлёкся, его охватил профессиональный азарт. Столько души вложил он в это изделие, что в конце я не выдержал и признался ему, для каких целей будет использоваться меч. Степаныч тогда, помню, посмотрел на меня с укоризной и сказал: «Я приблизительно так и думал. Что я тут так выделываюсь? Ради пустых игрулек что ли?» Далее был процесс подгонки рукоятки по руке. Я сразу отмёл модные двуручные мечи и хотел, чтобы рука чётко лежала между гардой и навершием, но так сделать не получилось, исходя из вопросов балансировки. Так как лезвие получилось довольно широким, сантиметров семь у основания, и даже несмотря на наличие дола – желоба посередине лезвия (я раньше считал, что это для кровостока, но Степаныч высмеял меня, сказав, что если таким мечом ударить, то крови, и так море будет, а дол нужен для облегчения веса), клинок оказался весьма увесистым. Пришлось ему слегка удлинить рукоять и сделать навершие чуть больше и тяжелее того, что я планировал на эскизе. Но в целом этот меч стал произведением искусства и предметом моей гордости. Перенестись бы с этим мечом в детство да показать мне, мальцу, тоскующему по утрате деревянного меча, вот этот. Эх, не было бы счастья, да несчастье помогло!