Тихие гости
Шрифт:
В общем, мы умяли по шоколадному батончику, запили сладкой газировкой и сразу почувствовали себя лучше. И даже электроплитку использовали: пытались сушить рядом с ней мокрые варежки и перчатки. Кстати, неожиданно пригодились безразмерные валенки, которые как-то летом закупил Леркин папа. Все тогда хохотали над ним, но он бесстрастно сносил подколки жены и дочери, и только теперь мы оценили его мудрость. Сменив сапоги на валенки, буквально преображаешься! Если бы работала связь, клянусь, я бы первая позвонила и поблагодарила его!
Одно было плохо: почему-то совершенно пропала сотовая связь, а вместе с ней и интернет. Не то чтобы это была прямо неожиданность. Летом тут тоже так себе с телефонами – хотя бы потому, что постоянно разряжается батарея независимо от времени пользования. Не важно, смотришь ли ты ролики на YouTube
Но летом это было не так критично, потому что всегда находились занятия поинтереснее тупления в телефон. Так они обычно у нас на зарядке и торчали в доме. Но сейчас было что-то уж совсем жесткое. Мы даже предположили, что на зиму в Шилиханово просто прекращают подачу сигнала, раз уж тут так мало народу. Или на праздники отключили. Или авария какая-то.
Больше всего мы страдали, что не можем воспользоваться своими плей-листами в ВК. У меня, к примеру, на телефон закачан какой-то минимум любимой музыки. К счастью, Валерия нарыла в дачном барахле магнитофон, настолько старинный, что его даже не прятали с окончанием сезона. Зато там было радио и вход для аудиокассет – их нашлась целая коробка. В свое время Леркина мама научила ее, как правильно вставлять кассеты в проигрыватель. Другое дело, что музыка там была – какой-то нафталиновый кошмар. Но мы решили все равно ее слушать, когда надоедят наши закачанные треки.
Больше радовало радио. Правда, радиостанции ловились не все и в основном какие-то совершенно незнакомые, но зато хоть какая-то цивилизация, да и музыка периодически была вполне себе годная. Например, горловое пение под звуки варгана. Нам очень понравилось. Одновременно жутковато и успокаивающе.
Водопровод и канализацию на даче в свое время проводить показалось дорого, поэтому временно, то есть уже довольно много лет, пользовались небольшим, но крепким и даже утепленным домиком чуть поодаль от основного дома. В общем, удобства во дворе, но никто не жаловался, не отлынивал от ходьбы с ведрами за водой к деревенскому колодцу. В этом был особый экстрим и, как шутила Леркина мама, деревенский фитнес. Вообще участок был довольно большой, и задняя калитка выходила на заливной луг, а дальше уже начинался небольшой залив Ичетинки. Сейчас там все было завалено снегом, и граница между берегом и скованной льдом водой была совершенно незаметна.
Чтобы все было по справедливости, решили выбирать дежурного по кухне и по уборке при помощи считалочки, всякий раз разной. Первой расчищать дорожку к калитке выпало мне. Конечно, остаться в доме было веселее, но и от физических упражнений была своя польза: я быстро согрелась. Рыхлый снег легко поддавался, и путь к распахнутой калитке, пусть и узкий, но был проложен прямо по нашим следам. За этим занятием меня и застукала соседская бабка.
Анисимовна прошла через распахнутую калитку, но в дом заходить не стала, стояла у крыльца и смотрела, как я лихо ковыряюсь лопатой в сугробе. Я, пользуясь случаем, сбегала быстренько в дом и сразу вынесла ей кружку, а в ответ получила очередную порцию причитаний: и замерзнем мы, и с голоду помрем.
– Печь-то топить умеете?
– Возможно, – уклончиво ответила я, не желая признаваться, что Леркин папа на словах объяснил нам порядок растопки, параллельно волнуясь, как бы печь не треснула.
Вероятно, он был не очень уверен в печнике и не знал, чего ожидать от печки при растопке зимой. В общем, мы запомнили только, что надо печь беречь, а не то она развалится, и обязательно открывать заслонку на трубе, иначе угорим. Но это уже не от качества печи зависело, а от нашей адекватности.
Хотя я ни слова Анисимовне не сказала про предостережения дяди Максима, вид у нее был такой, будто я ей все вывалила, как на духу. Она хитро, как-то искоса, глянула на меня и принялась рассказывать, как нужно аккуратненько, по полешку, подкладывать и, пока одно не прогорит, другое не совать, а то ж развалится ваша печурка-то.
Это сейчас я понимаю, что если Леркин папа только предполагал, то Анисимовна была твердо убеждена, что печь в нашем доме положена фигово, что вообще все строение сделано ненадежно, спроектировано полным профаном и стоит на честном слове.
Значительно позже дошло до меня и то, что, вероятно, Анисимовна отлично помнила мое пренебрежение ее советами летом, а также нежелание пить тухлую воду и зимой вздумала отыграться. Но это сейчас, а тогда я развесила
Поблагодарив за разъяснение, я вернулась в дом и слово в слово повторила соседкин наказ: по полешку за раз, пока не прогорит. Сидевшая на корточках у печи Лера с некоторым недоумением выслушала меня, но все же согласилась, что именно так и будем топить. Она старательно оборачивала поленья для лучшего горения в макулатуру, несколько стопок которой нашла на чердаке. Там были и газеты, и какие-то драные книжонки, больше похожие на рекламные буклеты, и еще разная бумажная дребедень. Мы немедленно распотрошили эту кучу в поисках чего-нибудь интересного и время от времени зачитывались какой-нибудь ерундой, потому как других развлечений не было.
Подняв с пола обрывок какой-то статьи, чтобы отдать Лере, я невольно пробежала страницу глазами…
…До чего же были скрипучие петли калитки! Из подпола даже слышно, когда зайдет кто или выйдет. Тут еще малой повадился качаться на калитке. Заберется, повиснет и туда-сюда болтается. Уж и по-хорошему ему говорили, и ругали. Дед даже хворостиной стеганул! А малой все одно: как медом мазано, глядишь, уже качается и скрипит. Потом-то он матери чуть не со слезами признался, что не хотел качаться, и этот визгливый скрип его самого раздражал, и боялся папкиного гнева с неизбежным наказанием, но что-то непонятное толкало его висеть на треклятой калитке и раскачиваться. А всякий раз, как хотел спрыгнуть, живот сводило, будто с обрыва ухал в речку.
Отец злился, все собирался петли смазать. И как нарочно, то одно, то другое, то понос, то золотуха, до калитки ли! Деда особенно раздражало. Ему казалось, что внук нарочно его, старика, доводит. А ведь дед малого очень любил, все позволял ему. Да и то не выдержал, хворостиной тогда поучил. Жалел потом, но вот так вот.
И главное, когда тот прохожий вошел, мол, работу ищет, так его чуть не пинками со двора именно дед погнал, хотя лишние руки никогда не помешают, работы полно! А он:
– Нет у нас ничего, ступай отсюдова! – И малому еще: – Цыц, живо в дом ступай!
И никто слова поперек не сказал, не остановил, деда не пристыдил. Все сбежались, смотрели, как этот прохожий пятится обратно к калитке, а дед, старый, тощий, петухом на него наскакивает, в грудь толкает.
Потом только сообразили, когда малой опять на калитку взобрался и ну качаться. Скрип-то привычный, – каждый, кто на двор заходил, скрипел. Петли визжали громко, настырно. У малого еще и как-то раздражающе получалось.
Соседка у них была знающая баба. Она подошла к малому и тихо сказала:
– Достаточно, поняли все.
Потому как когда тот незнакомец зашел, ни одного звука не раздалось. Молчала калитка. Вот на что дед вскинулся – на тишину. Считай, всю семью спас. А ведь сам даже и не понял, что такое накатило на него.
И после у малого как отрезало: прекратил совсем дурацкую игру. А калитка так и скрипела, пока не развалилась совсем.
Перестанет скрипеть – полезут нечистики, и не хватится никто. Потому как на человеке скрипит, а на нечистом – молчит.
А тот тихий гость, который работу искал, в соседней деревне ее нашел. Так там вся семья за год сгинула: кто заболел и помер, кто в лесу пропал, кого бревном зашибло, а мужик их вообще по пьяни удавился. Пустили работничка, много наработал…
Ересь какая-то. Сунув листок в протянутую Леркину руку, я с нарочитым кряхтением поднялась с корточек и потопала обратно к работе. Как ни удивительно, но Анисимовна все еще торчала у нас во дворе, хотя в дом заходить не стала. Она дожидалась меня там же, на расчищенной мною тропинке, и, стоило мне взяться за лопату, вновь принялась охать о нашей незавидной доле:
– Вы зачем же приехали-то, ась?
– Отдыхать. У нас каникулы. Зимние, – как можно вежливее ответила я, прикидывая, как бы подвинуть старушку, чтобы продолжить расчищать снег, или намекнуть, чтобы она шла себе домой.