Тихие сказки
Шрифт:
Нос? Или сучок, похожий на птичий клювик. И одно ухо. Ухо или тоже сучок?
— Да, я встречал тебя когда-то, — вспомнил Том. — Тогда ты звался Половинкой. Но сейчас я тебя так назвать не могу. Ты не половинка.
— А кто я?
— Ты… Ты… еще не совсем вылупился.
— Из яйца? — улыбнулось существо.
— Нет, из Бога, — сказал Том и смутился. — Я не знаю, из чего или из кого, но ты не совсем вышел оттуда, откуда все мы вышли и отделились. А ты еще не отделился. Ты — удивительный. К тебе хочется прижаться и замолчать.
Существо больше ничего
— А может оно и раньше не говорило? Может это я сам с собой говорил, — подумал Том. И замолчал. Но этот маленький, так глубоко сидящий глаз вдруг вспыхнул и точно поманил куда-то. Да, он явно хотел, чтобы Том посмотрел туда, куда смотрит он. Для этого Тому надо было обернуться. Он и обернулся и увидел какую-то звездочку на ветке. Или сосульку? Какой-то осколок хрусталя, как будто сросшегося с веткой. Что бы это ни было, но оно переливалось всеми цветами радуги. Том вздрогнул и застыл. И почудилось ему, что вот когда-то, давным-давно, когда волки остались одни в лесу и уже не слышали голоса скрипки, именно эта хрустальная веточка прозвенела: «Все хорошо, все очень, очень хорошо. Никогда не поздно этому поверить».
Ну вот сюда-то именно его и послала его любимая Старая Девочка — найти ту самую сосульку или хрусталинку, которая умеет петь, как серебряная скрипка. Найти эту сосульку и досмотреть до конца ее тайну…
Вот он и стал смотреть, да так, что оторваться не было никакой возможности… Такие переливы! Такие бесчисленные образы… А звоны…
И время остановилось. Сколько он простоял, он совершенно не знал. Точно выпал из этого мира. И вернулся в него только тогда, когда стало больно ноге. Оказывается, кто-то стоял рядом и тряс его за ногу изо всех сил. Это был маленький человечек с большой бородой.
— Том! Том!
— А? Что такое?
— Ты очень нужен Белому Зайцу и Старой Девочке. У них большое горе.
— Горе? У моей Девочки и нашего Зайца? Какое?!
— Погиб их Друг. Их самый большой Друг. Вот тот, который был когда-то волком, а потом спас Девочку от волков, потому что стал Другом и не дал ее съесть. Ну ты ведь знаешь, как это было. Это все знают. С тех пор он так старался превращать волков в друзей, стал таким настоящим помощником волшебников! А когда он последний раз пошел к волкам, они схватили и разорвали его. Назвали изменником и разорвали. Том вздрогнул. Сердце у него упало.
— Ты вообще не знаешь, что делается в мире, Том. Все, все разделились, все друг с другом воюют; и этому конца нет.
Гном говорил это уже на ходу. Том бежал, гном едва поспевал за ним. Он хотел еще что-то сказать, но тут они увидели Белого Зайца.
— Наконец-то, Том, — сказал он, и большая слеза вытекла из большого заячьего глаза. Том тоже заплакал. Заяц прижался к нему ухом. А через несколько минут зазвучала серебряная скрипка. Господи, как она зазвучала! Да ведь ее можно заслушаться точно
Пока скрипка звучала, Том ни о чем не мог думать и вопросов никаких не было. Но как только скрипка замолкла, он поднял свои огромные, полные слез глаза на Белого Скрипача и спросил:
— Как? Как ты сейчас можешь говорить, что все хорошо? Из глаз Зайца по-прежнему текли слезы, но он посмотрел на Тома и сказал:
— Это тайна.
И больше ничего не сказал. И тут подошла к Тому Она, его Любимая.
— Мы оба тебя очень ждали, Том, — сказала Она. Ты должен и ты можешь сделать то, что нужно нашему ушедшему Другу.
— Что? Что я могу сделать, когда его нет? И что ему может быть нужно, когда его нет? Он о чем-то просил перед смертью?
— Да нет. Ни о чем. Но… он сейчас просит. Все время просит. Ему нужно помочь.
Увидев недоуменные глаза Тома, она тихо покачала головой и сказала: Ты ведь не успел досмотреть до конца тайну хрусталинки, потому и спрашиваешь. Она хотела что-то еще сказать, но тут раздался звон церковных колоколов. Звон? Да нет, какой же это звон? — скрип.
Лязг скорее. Как странно… Откуда это? Так близко… Здесь не было церкви раньше.
— Ах, Том, как многого ты не знаешь! Как много здесь изменилось!
Это сказала уже не Она и не Заяц, а Кот в сапогах. Но вот кто уж изменился, так это он. И сапоги те же и шляпа с пером, но… Том ясно почувствовал: опасаться его теперь нечего. Он гораздо больше похож на котенка, с которым он играл в стране Детства, чем на заслуженного дипломата или врача, каким он был в последнее время. Тому захотелось спросить его «что с тобой-то случилось?» Но вслух он произнес: Что, что же изменилось?
— О, всё, Том. Наш крокодил с Бабой Ягой… Ну, то есть Правитель с первой леди стали такие верующие! Стоят в церквах со свечками, храмы восстанавливают. Новые строят.
Кот говорил, а вокруг росла толпа, совсем отделившая его от Старой Девочки и от всего, что он любил. А Кот между тем продолжал:
— И знаешь, всех, всех сгоняют в храмы.
— Как сгоняют?
— Ну так. Как раньше не пускали, так теперь сгоняют. Смотрят — кто не ходит, тот не свой, не надежный. И все друг друга опасаться стали. Всё думают — кто наш, кто не наш. А сейчас они служат панихиду по Другу. Объявили его — своим. И все должны идти на панихиду.
— Но… можно ведь и пойти. Почему же не пойти на панихиду? — сказал Том.
— Пойти-то можно, только…
— Что?
— Не это нужно Другу.
— А ты знаешь, что нужно Другу? В самом деле знаешь?
— Нет. Ничего я не знаю. Но крокодиловых слез ему не нужно. И молитв бабаягишкиных тоже.
Они вот на все вопросы, на которые волшебники не отвечают, ответили. Где? Как? Почему? Волшебники, я теперь-то понял, нам не отвечают, потому что в это время говорят с Тем, Кого мы не слышим. Кто молчит. А эти… эти сами с собой говорят, а нас уверяют, что все точно знают.