Тихий Дон (Книги 3 и 4)

Шолохов Михаил Александрович

Перед отъездом в Вешенскую Григорий увиделся с Аксиньей. Он зашел к ней вечером, когда по хутору уже зажглись огни. Аксинья пряла. Около нее сидела Аникушкина вдова, вязала чулок, что-то рассказывала. Увидев постороннюю, Григорий коротко сказал Аксинье:

– Выйди ко мне на минуту, дело есть.

В сенях он положил ей руку на плечо, спросил:

– Поедешь со мной в отступление?

Аксинья долго молчала, обдумывая ответ, потом тихо сказала:

– А хозяйство как же? Дом?

– Оставишь на кого-нибудь. Надо ехать.

– А когда?

– Завтра заеду за тобой.

Улыбаясь в темноте, Аксинья сказала:

– Помнишь, я тебе давно говорила,

что поеду с тобой хучь на край света. Я и зараз такая. Моя любовь к тебе верная. Поеду, ни на что не погляжу! Когда тебя ждать?

– На вечер. Много с собой не бери. Одежу и харчей побольше, вот и все. Ну, прощай пока.

– Прощай. Может, зашел бы?.. Она зараз уйдет. Целый век я тебя не видала... Милый мой, Гришенька! А я уж думала, что ты... Нет! Не скажу.

– Нет, не могу. Мне зараз в Вешки ехать, прощай. Жди завтра.

Григорий уж вышел из сенцев и дошел до калитки, а Аксинья все еще стояла в сенцах, улыбалась и терла ладонями пылающие щеки.

В Вешенской началась эвакуация окружных учреждений и интендантских складов. Григорий в управлении окружного атамана справился о положении на фронте. Молоденький хорунжий, исполнявший должность адъютанта, сказал ему:

– Красные около станицы Алексеевской. Нам неизвестно, какие части будут идти через Вешенскую и будут ли идти. Вы сами видите - никто ничего не знает, все спешат удирать... Я бы вам посоветовал сейчас не разыскивать вашу часть, а ехать в Миллерово, там вы скорее узнаете о ее местопребывании. Во всяком случае, ваш полк будет проходить по линии железной дороги. Будет ли противник задержан у Дона? Ну, не думаю. Вешенскую сдадут без боя, это наверняка.

Поздно ночью Григорий вернулся домой. Готовя ужин, Ильинична сказала:

– Прохор твой заявился. Час спустя, как ты уехал, приходил и сулился зайти ишо, да вот что-то нету его.

Обрадованный Григорий наскоро повечерял, пошел к Прохору. Тот встретил его, невесело улыбаясь, сказал:

– А я уж думал, что ты прямо из Вешек зацвел в отступление.

– Откуда тебя черти принесли?
– спросил Григорий, смеясь и хлопая верного ординарца по плечу.

– Ясное дело - с фронта.

– Удрал?

– Что ты, господь с тобой! Такой лихой вояка, да чтобы убегал? Приехал по закону, не схотел без тебя в теплые края правиться. Вместе грешили, вместе надо и на страшный суд ехать. Дела-то наши - табак, знаешь?

– Знаю. Ты расскажи, как это тебя из части отпустили?

– Это - песня длинная, посля расскажу, - уклончиво ответил Прохор и помрачнел еще больше.

– Полк где?

– А чума его знает, где он зараз.

– Да ты когда же оттуда?

– Недели две назад.

– А где же ты был это время?

– Вот какой ты, ей богу...
– недовольно сказал Прохор и покосился на жену.
– Где, да как, да чего... Где был - там уж меня нету. Сказал расскажу, значит, расскажу. Эй, баба! Дымка есть у тебя? Надо бы при встрече с командиром глонуть по маленькой. Есть, что ли? Нету? Ну, сбегай добудь, да чтобы на одной ноге обернулась! Отвыкла без мужа от военной дисциплины! Разболталась!

– И чего это ты расходился?
– улыбаясь, спросила Прохорова жена.
– Ты на меня не дюже шуми, хозяин ты тут небольшой, в году два дня дома бываешь.

– Все на меня шумят, а я на кого же зашумлю, окромя тебя? Погоди, дослужусь до генеральского чина, тогда на других буду пошумливать, а пока терпи, да поскорее надевай свою амуницию и беги!

После того как жена оделась и ушла, Прохор укоризненно поглядел на Григория, заговорил:

– Понятия у тебя, Пантелевич, никакого нету... Не могу же я тебе

при бабе всего рассказывать, а ты нажимаешь, как да что. Ну как, поправился после тифу?

– Я-то поправился, рассказывай про себя. Что-то ты, вражий сын, скрытничаешь... Выкладывай: чего напутал? Как убег?

– Тут хуже, чем убег... Посля того как отвез тебя хворого, возвертаюсь в часть. Направляют меня в сотню, в третий взвод. А я же страшный охотник воевать! Два раза сходил в атаку, а потом думаю: "Тут мне и копыта откинуть прийдется! Надо искать какую-нибудь дыру, а то пропадешь ты, Проша, как пить дать!" А тут, как на грех, такие бои завязались, так нас жмут, что и воздохнуть не дают! Что ни прорыв - нас туда пихают; где неустойка выходит - опять же наш полк туда прут. За неделю в сотне одиннадцать казаков будто корова языком слизнула! Ну я и заскучал, даже вша на мне появилась от тоски.
– Прохор закурил, протянул Григорию кисет, не спеша продолжал: - И вот припало мне возле самых Лисок в разъезде быть. Поехало нас трое. Едем по бугру рыском, во все стороны поглядываем, смотрим - из ярка вылазит красный и руки кверху держит. Подскакиваем к нему, а он кричит: "Станичники! Я - свой! Не рубите, меня, я перехожу на вашу сторону!" И черт меня попутал: с чего-то зло меня взяло, подскочил я к нему и говорю: "А ты, говорю, сукин сын, ежли взялся воевать, так сдаваться не должон! Подлюка ты, говорю, этакая. Не видишь, что ли, что мы и так насилу держимся? А ты сдаешься, укрепление нам делаешь?!"

Да с тем ножнами его с седла и потянул вдоль спины. И другие казаки, какие были со мной, тоже ему втолковывают: "Разве это резон так воевать, крутиться, вертеться на все стороны? Взялись бы дружнее - вот бы и войне концы!" А черт его знал, что он, этот перебежчик, офицер? А он им в аккурат и оказался! Как я его вгорячах вдарил ножнами, он побелел с лица и тихо так говорит: "Я - офицер, и вы не смейте меня бить! Я сам в старое время в гусарах служил, а к красным попал по набилизации, и вы меня доставьте к вашему командиру, там я ему все расскажу". Мы говорим: "Давай твой документ". А он гордо так отвечает: "Я с вами и говорить не желаю, ведите меня к вашему командиру!"

– Так чего ж ты об этом при жене не схотел гутарить?
– удивленно прервал Григорий.

– До этого ишо не дошло, об чем я при ней не мог рассказывать, и ты меня, пожалуйста, не перебивай. Решили мы его доставить в сотню, а зря... Было бы нам его там же убить, и делу конец. Но мы его пригнали, как и полагается, а через день глядим - назначают нам его командиром сотни. Это как? Вот тут и началось! Вызывает он меня, спустя время, спрашивает: "Так-то ты сражаешься за единую неделимую Россию, сукин сын? Ты что мне говорил, когда меня в плен забирал, помнишь?" Я - туда, я - сюда, не дает он мне никакой пощады - и как вспомнит, что я его ножнами потянул, так аж весь затрясется! "Ты знаешь, говорит, что я - ротмистр гусарского полка и дворянин, а ты, хам, смог меня бить?" Вызывает раз, вызывает два, и нету мне от него никакой милости. Велит взводному без очереди меня в заставы и караулы посылать, наряды на меня сыплются, как горох из ведра, ну, словом, съедает меня, стерва, поедом! И такую же гонку гонит на остальных двоих, какие вместе со мной в разъезде были, когда его в плен забирали. Ребяты терпели-терпели, а потом отзывают как-то меня и говорят: "Давай его убьем, иначе он не даст нам жизни!" Подумал я и решил рассказать обо всем командиру полка, а убивать не дозволила совесть. При том моменте, когда забирали его в плен, можно было бы кокнуть, а уж посля как-то рука у меня не подымалась... Жена курицу режет - и то я глаза зажмуряю, а тут человека надо убить...