Тихий Коррибан
Шрифт:
– Нье надо об этом, - просит он, сплевывая излишки слюны с остатками своей пищи.
Очевидно, мое предположение верно – это наместник был убит столь жестоким и омерзительным способом. Но какое дело могло вообще привести этих трусливых существ на столь опасную даже по одним лишь слухам планету? Нет никаких предположений.
Тяжелое дыхание неймодианца и непрекращающиеся попытки черного монстра открыть дверь не позволяют мне услышать звук шагов графа Дуку, и я не сразу замечаю, что он стоит возле меня. Пот блестит на его напряженном лице, но лишь по этому признаку никто не смог
– Я прислал их сюда, - неожиданно сознается Дуку, кивнув в сторону Хаако.
Рун вскидывает голову в неоднозначном выражении.
– Ах, ты! – восклицает он, в голосе его гнев смешивается с трепетом, отчаяние с надеждой на спасение.
– Ты сказал нам привьезти оружие, чтобы зачьистить мьестность, но нье сказал, от чего!
Что ж, граф готовился к этому перелету куда основательнее меня. Естественно, что уже знакомый с планетой человек перестраховывался, пытаясь учесть различные возможности и варианты событий. Правда, не все идет по плану, но и это не пошатнуло его хладнокровия.
– Для меня полнейшая неожиданность, что вы сами решили сопроводить груз, - совершенно спокойно говорит Дуку. – Откуда же вдруг такая смелость?
Рун Хаако опускает голову, видимо, изображая покорность и стыд за свою дерзость:
– Потому что такие льюди, как Вы, нье обращаются из-за мьелочи. И я убьедился…
– Так вы привезли оружие? – перебивает его граф строгим вопросом.
– Ньет… ни оружия, ни кораблья ньет! – дрожь возвращается в запинающуюся речь неймодианца. – Мы планьировали сопроводить до орбиты, бьез посадки, но высадка дьеснатных барж не успьела начаться, когда… Я не знаю, что…
Стоя на коленях, опустив взгляд, он разводит руками. Ясное дело, он не может объяснить ничего насчет того, что здесь случилось. Видимо, это была аварийная посадка спасательной капсулы погибшего грузового корабля.
– Вставай, нам нельзя здесь оставаться, - вмешиваюсь я, прикрикнув на Руна.
Хаако медленно поднимается на ноги, его по-прежнему трясет и пошатывает. Когда он все же встает, подобрав испачканные полы своей бархатистой мантии, я вижу за ним у стены клетку с пилат-птицей. Я, конечно, слышал, что эти хохлатые певчие птицы – символ богатства и статуса в неймодианском обществе, но это не меняет того, как абсурден тот факт, что, эвакуируясь, Рун взял с собой клетку.
– Очень любишь свою птичку? – не удерживаюсь я от комментария.
– Это странно… - смутившись, отвечает Хаако, - но он оказалсья польезным. Пьилат, кажется, прьедчувствовал, что плохое должно случьиться. И здьесь он первый чует, когда начьинается… как объясньить?
– Когда наступает Тьма, - помогает ему с разъяснением Дуку.
Я смотрю на пилат-птицу. Она спокойно сидит в клетке, не издавая ни звука. Неймодианец, очевидно, замечает, куда направлен мой взгляд:
– Он спокоен, да. Тогда мы можем уйти. Там есть пролом в стенье.
– Тогда подбирай
Если пройти мимо разбитых умывальников и незакрытых кабинок к маленькому отгороженному помещению, служившему, по всей видимости, подсобкой, можно увидеть разрушенную стену. Когда-то в уборной было окно, но сейчас оно закрыто досками. И только сейчас, проходя мимо, я заметил, что грязные тряпки скрывают все позеленевшие зеркала. Что ж, может, оно и к лучшему.
Узкий проулок между кантиной и другими строениями остается темным, за углом едва видно, что улицы Дрешде вновь укрыты туманом. Мы уходим в ближайшее здание, фактически примыкающее к кантине. Его дверь оказывается незапертой. Темно-красные тусклые стены помещения, в которое мы вошли, испещрены дырами, возможно, от бластерного или иного оружия. В комнате есть пара шатающихся стульев, перевернутый стол и рассыпанные по полу бумаги, столь старые и грязные, что их невозможно прочитать. Раздвижная дверь в соседнее помещение наполовину выломана, но теперь она заржавела и больше не сдвигается с места. Я заглядываю в щель, образованную отогнувшимся металлом, и едва различаю в темноте, что там стоит каменная плита с неким древним барельефом. Сквозь пыль и завесу паутины различить изображение очень трудно. Я активирую меч, чтобы лучше это рассмотреть, и увиденное заставляет меня отпрянуть назад. Каменный барельеф схематично изображает черного монстра в шлеме, похожем на череп!
– Каковы будут наши дальнейшие действия? – начинаю говорить я, пытаясь скрыть свою взволнованность.
– Твои действия, - уточняет граф, присев на стул возле стены. – Дальше ты пойдешь искать ответы в одиночку. Разумеется, если не захочешь потащить с собой Хаако, но я бы настоятельно не рекомендовал.
– Я думал, будет лучше не оставлять тебя в одиночестве, - полагаю я, но Дуку резко возражает:
– Ты не унижай меня своей заботой. Может, у тебя, конечно, благие намерения, но, знаешь ли, даже в этом случае от неймодианца никакого толку. Ему помощь понадобится быстрее, а это уж избавьте…
Услышав его слова, Рун меняется в лице.
– Ты думаешь, я ни на что не годьен?! – восклицает он, явно задетый таким пренебрежением. – Мнье что, доказать тебье, чертов ксьенофоб?!
Граф устало усмехается, совершенно безразличный к чужому уязвленному самолюбию. Хаако вновь начинает дрожать, но это уже не просто дрожь страха. Боязливость в нем соседствует с напряжением и гневом. Он готовится к некому решительному действию, осторожно ставя клетку с пилат-птицей на пол. Рун прячет ладонь под толстые складки темной мантии, а потом выхватывает вибронож.
– Знаешь, на что я способьен?! – выкрикивает неймодианец, угрожая так оскорбившему его Дуку.
– Я зарьежу тебья, ксьенофоб! Я смогу! Так же, как я выпустьил кишки этому тупому нытьику Ганрею!
Я открываю рот, но у меня нет слов. Такого поворота я не ожидал никак. На лице графа тоже появляется тень удивления. Не исключено, что Рун терпеть не мог того, с кем вынужден был работать, страдал от того, что приходится подчиняться столь гнилой личности, притом, что у него были свои амбиции. Но чтобы все могло зайти так далеко, чтобы для Хаако актом самоутверждения стало убийство Ганрея! Такого никто не мог ожидать, я уверен.