Тихий омуток (CИ)

Шинскин Анатолий

– - Кто умер -- неизвестно, за что умер -- непонятно, но хорошо, что умер: есть, чем досадить этому зануде, -- подобострастным смешком поддержал Пузяков.

Резко зазвонил телефон, и Пузяков поднял трубку. Выслушав, позволил себе матюгнуться в присутствии шефа. Все напряглись в ожидании доклада.

 -- Ульи подожгли во дворе школы, -- телефон зазвонил снова. – Ульи в детском саду. – Звонки раздавались один за другим, и капитан Пузяков докладывал о все новых возгораниях ульев.

Витюха устало опустился на стул. Ульи с пчело-комариными семьями сгорели, и всем районным вампирам снова придется пить кровь непосредственно

из обывателей, рискуя заразиться человеческими болезнями и потерять бессмертие.

 -- Бегом в камеру, -- в голове Витюхи созрело решение.
– - Посмотрите Ваську, но не бить: живой нужен.

Зачухрин торопливо затопотел в сторону камер.

 -- Готов!
– - на грани сознания услышал Васька басовитый голос.

 -- Тогда обычная программа: выбросим поближе к дому. Типа, отпустили живым здоровым, а потом начнем расследовать, кто его грохнул по дороге.

 -- А нет -- живой...

 -- Девять жизней в нем что ли? Не бить и стеречь! Ферштейн?

 -- Яволь, герр капитан.

ДЕД СЕМЕН

Что заставляет нас кровь из ближнего пить?

Рынок, новое мышление или, просто, --

перестали быть людьми?

Промелькнуло невпопад

 Выпроводив вампиров, Петрович выбрался на лавочку около дома. Долго вертел в пальцах сигарету, отломил нечаянно фильтр, бросил на землю. Достал из пачки новую и закурил. Непряхинск превратился в своеобразный омут, кишащий нечистью, для которой уже не хватало корма, и «братья» без зазрения впивались в горло друг другу, передавая многочисленные «подхваченные» у людей болезни. Кровь из пчело-комариных ульев, как все прочие бюджетные вливания, расходились на подпитку районной верхушки.

По законам природы всякая популяция, достигающая запредельной численности, обречена на вымирание от эпидемии или недостаточной кормовой базы. Появление Обломка с пистолетом внесло некоторое оживление, взбаламутило омуток, но надолго ли?... Вампиры Непряхнска злобствовали и куражились над населением, будто чувствовали приближение Страшного суда. ГАИшники методично "облизывали" каждый остановленный автомобиль, отыскивая зацепку для штрафа. Как последнее средство просматривалась аптечка, и утомленный служению Безопасности Дорожного Движения гаец, победно выписывал штраф за просроченный аспирин.

 -- Здорово, Петрович, -- рядом с лавочкой остановился дед Семен, давний сосед и приятель. – Старые кости погреть выбрался? – Хищно вздрагивая ноздрями большого горбатого носа, он проводил глазами переходящую улицу полногрудую девицу и примостился рядом с Петровичем.

 -- Ни дождинки, ни ветринки, ни лишней жары.
– - Петрович подвинулся, освобождая побольше места хорошему человеку.
– - Живи, радуйся. На девиц засматриваешься?

 -- Чему удивляешься? В восемьдесят пять жизнь только начинается, а бывших танкистов не бывает. Быстрота и натиск. Огнем и гусеницами. Вперед и с песней. Расступись, красавицы, иду любимую сватать, -- дед Семен делал рукой отмашку коротким фразам, и лицо его хранило серьезность, но в затененных соломенного цвета бровями глазах прыгали веселые бесенята.

 -- Так и женишься по третьему кругу

 -- По четвертому,...

но не женюсь. Некогда. В доме нечистая сила завелась. Третьего дня полночи по чердаку охи, стоны и завывания слышались, а собрался посмотреть, -- во дворе очередь, вроде, из Шмайсера, и граната рванула. О, времена, блин: домовой с гранатой шухерит!

 -- Погодная аномалия, -- Петрович достал из нагрудного кармана очки, протер платочком линзы, навесил на нос, и глянул на деда Семена значительно.
– - Гроза, и сопутствующие ей атмосферные явления: гром и молния. Может быть, шаровая, что не исключено в нашем резко континентальном сухом климате.

 -- Сосед, не обижайся, но ты, пока не умничаешь, похож на умного, -- Дед Семен сунул руку в карман и достал горсть мелких осколков.
– - Из стен наковырял, и стекла в веранде повылетали. Застеклил, отремонтировал, и дубину приготовил ухватистую -- нечисть отваживать. Разгоню, а там и...
– - девица возвращалась назад, и дед Семен привстал, не в силах отвести глаз.
– - Есть женщины в русских селениях.

 -- Видит око, да зуб неймет, -- заулыбался Петрович, радуясь возможности отомстить за обидное замечание.

 -- Ладно, проехали. Я к твоей баб Тане. Говорят, она у тебя в экстрасенсы переквалифицировалась. Дубина хорошо, но пусть и специалист посмотрит.

 -- И напишет заключение, -- ехидно прищурился Петрович.
– - Точно, мир рушится, если уже и фронтовики подобным бредням верить начали. Пенсия ветеранская. Живи и вкушай радости жизни.

 -- Если бы еще пауки ее не отравляли, -- дед Семен вздохнул и начал рассказывать. – Помнишь, летом Газовая Компания население рэкетировала. Вдвоем-втроем в дома вваливались, требовали заключать договор на обслуживание газового оборудования, показывали какую-то Филькину грамоту, грозили судом и штрафами. Весь город, сволочи, обобрали, а вызов и обслуживание, как оплачивались, так и оплачиваются по факту.

 -- Еще бы не помнить. Моя чуть не тысячу за котел и плиту выложила, а я, бедолага, искал пятый угол, чтоб не попасть под горячую руку.

 -- А мне и злость сорвать не на ком, -- взгрустнул дед Семен. – Разве собаку ругнуть… или власть, будь неладна. Раз терпят этих пауков, значит в доле. Теперь придумали газовые счетчики менять. Две триста -- купить, две семьсот -- поставить, двести -- запломбировать. Да еще номер откололи аферюги: в начале месяца прошел по домам контролер, составил акты, дал расписаться, а в конце месяца люди приходят платить, а им объявляют: ваш лицевой счет закрыт, и этот месяц придется оплачивать без счетчика за все оборудование. Меня на тысячу наказали. – Дед Семен бросил окурок, растоптал и сразу достал новую сигарету. Руки его вздрагивали. – Не нажрутся никак.

Петрович с грустью смотрел на приятеля. Ветеран Великой Войны – восьмидесятипятилетний дед Семен выглядел, против обыкновения, растерянным и обескураженным.

 -- Ты это, Семен, -- Петрович посучил ногами перед лавочкой.
– - Наливка у меня есть, забористая.

 -- Печень, мать ее, -- вздохнул в ответ дед Семен.
– - Совсем распоясалась, подлая. Неделю уже не употребляю.

 -- А это зря. Непьющему тяжело -- порог ответственности повышается, роскошь человеческого общения сокращается. Нервы на кулак мотаешь, а негатив сбросить не на кого. Надо с печенью договариваться: хоть потихоньку, хоть по чуть-чуть.