Тихий пост

Соболев Анатолий Пантелеевич

Переводчик что-то говорит офицеру. Обер-лейтенант холодно усмехается и испытующе смотрит на Чупахина. Старшина выдерживает взгляд. Офицер делает знак рукой.

— Идите, — говорит переводчик.

Чупахин встает и, повернувшись, видит теперь все, что было за его спиной. На постели Курбатова сидит немец, и ему перебинтовывают голову, а на его, Чупахина, постели лежит мертвый, прикрытый одеялом. Видны сапоги, отлично подбитые крупными блестящими гвоздями.

Кто это его? Костыря? Пенов?

У

дверей на боку лежит Жохов. Руки его связаны, глаза закрыты, но Чупахин чувствует, что Жохов жив, только без сознания. На какое-то мгновение Чупахин задерживается возле друга, его охватывает нежное и горькое чувство, ему хочется сказать, чтобы Жохов держался, когда очнется. Жохову еще многое предстоит. А у Чупахина все уже позади. С особенной ясностью, которая появляется у людей в последние минуты жизни, Чупахин понимает, что вот сейчас он перешагнет порог и уйдет из жизни и отзовется эхо далеко на Иртыше, в маленькой деревеньке, где молится за него еще не старая мать и сидят на полатях пятеро лобастых братишек мал мала меньше.

Его толкают в спину. Он набирает полную грудь воздуха, как в детстве перед прыжком в реку (кто не знал отчаянного ныряльщика и пловца Ваську Чупахина!), и шагает за порог, будто ныряет в холодную плотную воду.

За ним выходят два автоматчика.

Чупахин всматривается в туман. Ребята должны быть где-то тут, недалеко. И Чупахин кричит во всю мочь:

— Не подходите! Здесь немцы! Фашисты! Не подходите! — Это им, ребятам. А теперь немцам: — Гады, сволочи! Ничего не скажу, ничего!

И, обернувшись, бьет ближнего немца в лицо, вкладывая в удар левой руки всю ярость, всю боль, все отчаяние, всю силу.

И тут же в глаза Чупахину брызжет огонь, и он падает навзничь, широко раскинув руки…

* * *

Друзья подходили к посту, когда навстречу выплеснулся крик Чупахина и треск автоматов.

— Что это? — слабо вскрикнул Генка и испуганно схватил Виктора за рукав бушлата.

— Не знаю, — похолодел Виктор.

Из тумана явственно донеслась гортанная чужая речь: возбужденный говор и какие-то резкие приказания.

— Немцы! — опавшим голосом прошелестел Генка.

— Ложись! — выдохнул Виктор.

Они упали за валун.

— Его убили? — задыхаясь спросил Генка.

— Не знаю, — испуганным шепотом ответил Виктор.

«Что делать? — лихорадочно билась в сознании мысль. — Что делать?» Пост захвачен. Это Виктор понял сразу. Но как? Почему?

Сколько пролежали за валуном, они не знали. Им показалось — вечность.

В живот что-то больно кололо, и Виктор не сразу сообразил, что лежит на своей финке. Она прикреплена в чехле на поясе.

Туман поредел, расплывчато проступили очертания поста. Возле двери стояло несколько немецких матросов. Ребята замерли. «Немцы!

Настоящие!»

У ног немцев вроде бы лежал человек. И только когда двое из них схватили этого человека за ноги и потащили в сторону, друзья поняли, что это Василий Чупахин.

— Старшина! — скорее выдохнул, чем сказал, Генка.

Виктор коротко, с отчаянием взглянул на друга. «Убит Чупахин! А где остальные? Пенов? Костыря? Жохов? Что с ними? И почему здесь немцы? Откуда?..»

Мозг работал лихорадочно и впустую. В сознании никак не укладывалось, что товарищей уже нет в живых. Было ясно одно: пост захвачен!

Немцы вошли в пост.

Возле дверей осталось двое. Вдруг один из них двинулся прямо на ребят. У Виктора остановилось сердце. Рядом, судорожно втянув воздух, перестал дышать Генка.

Не доходя до ребят, немец свернул за валун, на ходу снимая с шеи автомат. Второй немец что-то крикнул вдогонку. Совсем рядом, за валуном, первый ответил:

— Гут.

Последовала длинная фраза, которую ребята не поняли. Немец у дверей захохотал и вошел в пост. За валуном раздалось мурлыканье, кряхтенье и снова довольное мурлыканье. У поста было безлюдно.

Дальше Виктор действовал как во сне. Безмолвно встал, медленно вытащил из ножен финку и тихо шагнул к немцу за валун. Генка, как тень, двинулся за ним.

Виктор хорошо видел врага со спины, но главное — это автомат. Он чернел на низком плоском камне в стороне от сидевшего на корточках. Сердце бешено колотилось в горле, не давало дышать. Почти теряя сознание от страха и напряжения, Виктор сделал еще два бесшумных медленных шага и неслышно взял оружие.

Немец уже вставал, когда перед ним вырос Виктор.

— Хенде хох! — торопливо, западающим от страха шепотом приказал Виктор. — Пикнешь — капут тебе! — И неуверенно тыкал автоматом ему в живот.

У немца выкатились глаза, он ошарашенно повел взглядом по сторонам, помычал и вдруг сдавленно вскрикнул, но Генка тут же зажал ему рот ладонью. Виктор более решительно нажал автоматом в живот.

— Молчи, гад! Пошли! Ком! — лихорадочно подыскивал Виктор слова из скудного запаса знаний по немецкому языку. — Бистро, бистро! — коверкал он слово, считая, что так немец поймет лучше.

— Шнель, шнель! — шептал и Генка, тыча врага незаряженной винтовкой.

Толкая немца автоматом, со страхом оглядываясь на дверь поста, повели его прочь, на восток. Он шел, держа руками штаны, так и не успев их застегнуть…

— Куда мы его? — задыхаясь от волнения, спросил Генка, когда отошли от поста.

На этот вопрос Виктор ответить не мог. Взять-то взяли, а что с ним делать?

— Куда-нибудь подальше, — оглядывался Виктор на пост, уже невидимый в тумане.

— Ага, — согласился Генка.