Тихий пост
Шрифт:
Виктор открыл глаза: серое размытое пространство лежало перед ним. Усилием воли он заставил себя встать — надо было жить и действовать.
«Что же делать? Что делать? Как теперь идти? Нести его? Далеко не унесем. И этого немца надо быстрее допросить».
Виктор посмотрел на пленного, тот сидел, прислонившись спиной к валуну, и, глядя в землю, о чем-то думал. На заросших щетиной скулах ходили желваки. О чем-то крепко задумался немец.
«Что же делать?» — снова спросил себя Виктор. И вдруг его осенило. Он вспомнил, как в колхозе, на покосе, делали они волокуши из березок и на этих волокушах
Виктор окинул взглядом заросли низкорослых берез на холме. Сейчас они с немцем изладят волокушу — и вперед!
— Ауф! — сказал Виктор.
Немец поднялся и стоял, ожидая приказания.
— Пойдем вон в березник, — Виктор указал рукой, — нарубим веток, сделаем волокушу. Ферштеен? Ком!
Виктор срезал финкой березки, а немец складывал их в кучу. «Топор бы сейчас, быстро бы дело пошло», — Виктор вспомнил охотничий топорик отца, маленький, ладный, в чехле. Виктор любил носить тот топорик, когда отец брал сына с собой на охоту.
Виктор упрел, а березок было нарезано еще мало. Мешал и автомат на спине, вис свинцовой тяжестью.
— Давай-ка порежь немного, — сказал Виктор и кинул немцу финку.
— Яволь, — глухо ответил немец, поняв, чего хочет от него Виктор, подобрал финку и начал резать деревцо.
А Виктор снял автомат, положил его рядом и расслабился, прислонившись к валуну спиной. Отдыхая всем телом, глядел в серую хмурую даль тундры, бескрайние просторы которой надо было преодолеть.
Виктор прикрыл воспаленные глаза, слушая шорох немца, срезавшего березку. На мгновение он задремал, но тут же очнулся от внезапно наступившей тишины. Еще не осознав до конца всего, Виктор инстинктивно схватил автомат, но тотчас тяжелый удар вышиб оружие из его рук. Немец навалился на Виктора и подмял под себя. Виктор попытался вывернуться, и они покатились по отлогому откосу, по камням, по щебенке, по жесткому карликовому ивняку. Задыхаясь, Виктор старался вырваться из цепких и сильных рук немца. В топкой хляби лощины, куда они скатились, немец оказался наверху. Виктор лежал на спине, а немец, придавив его своею тяжестью, занес финку. Виктор перехватил его руку, и тусклое жало застыло перед глазами.
Немец сжал воротник бушлата, и Виктор задыхался, перед глазами шли красные круги. Оба хрипели: у немца силы тоже были на исходе. Понимая, что если вот сейчас, сию секунду, не вырвется, то конец, Виктор напряг остатки сил, забрыкался, нанося ногами удары вслепую, и вдруг почувствовал, как расслабилась рука врага на горле. Он вывернулся из-под немца. Тот, расширив глаза, из которых ручьями текли слезы, согнулся и мычал. Гримаса боли перекосила его заросшее щетиной лицо. Виктор вскочил на колени и задом быстро отполз подальше от врага, а тот все корчился и стонал.
Задыхаясь от испуга и напряжения, Виктор на четвереньках, боясь потерять секунду на то, чтобы встать на ноги, бросился к автомату. Вскочил на ноги. Почувствовал, как они дрожат и как бешено стучит сердце.
Оскользаясь по сыпучему плитняку, он спустился вниз, поднял финку из грязи, обтер ее о штанину и вложил в ножны.
— Хенде хох! — сказал он и не
Немец не поднимался.
Виктор не сразу понял, что когда он забрыкался, то попал немцу коленкой в пах. И это спасло Виктора.
— Хенде хох, сволочь! — заорал он и вскинул автомат. — Ауф! Встать!
Сипло дыша, немец поднялся и стоял, качаясь и полуподняв руки над головой, глядел исподлобья, в глазах его был страх.
— Вмазать бы тебе сейчас, сволочь! — сказал Виктор и впервые в жизни выругался.
— Вмазать бы тебе сейчас! — повторил он. — Да нельзя, гад! Ком!
Немец нерешительно переступил с ноги на ногу.
— Шнель, шнель! — прикрикнул Виктор.
Немец стал взбираться на косогор.
— Будем делать волокушу, — сказал Виктор наверху. — Опусти руки. Работать надо. Арбайт!
Он показал немцу, как надо делать волокушу.
— И смотри! Если кинешься, то конец тебе. Капут! Ферштеен? — Виктор выразительно потряс автоматом.
Немец принялся плести из ветвей волокушу. Виктор рубил ветки, не спуская настороженных глаз с немца.
Кончив резать ветки, Виктор долго глядел на тускло блестевший нож. Его прошиб холодный пот от мысли, что вот от этой острой стали мог бы умереть. «Если он шагнет в сторону — конец ему», — твердо решил Виктор о немце.
Они сделали волокушу. Угробили на это почти целый день. Из поясных ремней смастерили постромки.
— Что у него тут написано? — спросил Виктор, показывая Генке тускло блестевшую бляху немецкого ремня. На ней были вытиснены какие-то слова и орел.
— «Гот мит унс», — тихо сказал Генка. — По-ихнему, «с нами бог».
— С ними бог! — усмехнулся Виктор, окидывая глазами пленного. Он хорошо помнил взгляд немца, когда у того в руках была финка.
Генку положили на волокушу.
— Надевай винтовки! — приказал Виктор и подал немцу незаряженные винтовки. — Тащи! И давай впрягайся.
Сам первым взялся за ремень. Сделали несколько шагов, остановились отдышаться.
— Бросьте меня, — слабо подал голос Генка.
— Ты что? В своем уме?
— Со мной не дойдете, а его надо быстрее доставить.
— И его доставим, и тебя. Он же тебя и притащит. Он здоровый.
— Не дойти со мной.
— Ты соображаешь, что говоришь? Замолчи! — прикрикнул Виктор.
Генка разговоров больше не заводил. Шли зарослями ползучего жесткого ивняка, с мелкими и твердыми, будто из жести, листочками. Сучья, цепляясь за штаны, мешали идти. Генке приходилось совсем плохо: ветки царапали ему лицо.
Кончались заросли кустарника, начиналось или болото, пятнистое, как шкура леопарда, с белой травой пушицей, или мелкие и острые камни.
Обессиленные, остановились на ночлег.
Внезапно ахнул гром, раскололось небо, и длинная молния осветила тундру неестественно белым светом. Резко похолодало, и начался дождь со снегом. Колючая крупа обжигающе секла лицо, руки, забивалась за ворот бушлата.
Снежная буря разгулялась по тундре. Люди плотно прижались друг к другу, стараясь сохранить остатки тепла. Холод сковывал тело, коченели руки. «Неужели конец? Только бы не уснуть! Только не уснуть!» — думал Виктор, чувствуя, как обманчивое тепло поднимается откуда-то с ног, разливается по телу, парализует волю, усыпляет.