Тихий сон смерти

МакКарти Кит

Настроение ее, однако, было самым что ни на есть боевым: Елена метала громы и молнии. По забавному совпадению, такие же громы и молнии в тот день метало и лондонское небо – шел проливной дождь.

– Вот сука! – ни с того ни с сего в сердцах произнесла Елена.

«Так, это мы уже проходили, но звучит вполне обнадеживающе», – подумал Айзенменгер.

– Она спасла тебе жизнь, – пытался он урезонить свою спутницу.

– Знаю, – сказала она, как отрезала, всем своим видом давая понять, что не желает больше возвращаться

к этой теме. – Но это ничуть не меняет того, что она сделала раньше.

Айзенменгер знал, что новость, которую он намеревался сообщить, вряд ли обрадует Елену. Тем не менее он сказал:

– Не знаю точно, но, насколько я себе представляю, на нее сильно надавили – что-то связанное с большой политикой.

Они въезжали на территорию Англии через просторные долины Камбрии.

– Подыскиваешь для нее оправдание?

«Черт возьми, она слишком быстро приходит в себя».

– Нет. Просто думаю, что она более прагматик, нежели идеалист.

– Более здравомыслящая, чем я?

Она закидывала Айзенменгера вопросами с такой скоростью, говорила так энергично, что, казалось, вот-вот бросится на него с кулаками. Тем не менее доктор старался сохранять спокойствие. В конце концов, нужно делать скидку на то, что Елена еще не вполне поправилась.

– Я лишь хочу сказать, что Беверли принадлежит к числу людей, которые не станут бороться с ветряными мельницами.

Елена уже собралась что-то ответить, однако Айзенменгер опередил ее:

– Послушай, что мы имеем в результате? Мы знаем правду, но доказать ничего не можем. Все, кто связан с этим делом, мертвы, и все нити, тянущиеся к «Пел-Эбштейн», уничтожены.

Ответ Елены не заставил себя ждать:

– Значит, мы просто сдаемся? Мы соглашаемся с тем, что международная корпорация сочла коммерчески выгодным и морально приемлемым произвести на свет вирус, вызывающий неконтролируемое развитие рака? Да еще и проводить эксперименты на живых людях? То, что «ПЭФ», дабы скрыть следы своего преступления, использовал убийство, шантаж и вымогательство, тебя не смущает? А то, что мы сами едва не погибли?

Айзенменгер делал вид, что все его внимание поглощено дорогой, но та была прямой и почти пустынной. Несколько минут они молчали, потом доктор проговорил:

– Боюсь, это именно так.

Рэймонд Суит сидел в кабинете Елены и, как всегда, ощущал себя не в своей тарелке. Он восседал в кресле с безразличным видом, напоминая статую святого Петра.

Он молча выслушал рассказ адвоката, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Совсем как Будда, взирающий на наш грешный мир, подумала Елена. Когда она закончила рассказ, Суит спросил:

– Значит, ее убила эта штука, Протей?

– Так мы считаем.

– И она не знала, над чем работает?

– Почти наверняка.

– И это был несчастный случай?

– Ну да…

–

Они несут ответственность за несчастные случаи? Я имею в виду, это произошло из-за чьей-то халатности?

Елена чувствовала себя неловко, ей никак не удавалось установить контакт с мистером Суитом. Айзенменгера, наблюдавшего за разговором, это забавляло, но он старался этого ничем не показывать.

– Нет, – произнесла Елена. – Но дело не в этом. Милли обманом вынудили заниматься работой в высшей степени аморальной, даже, я бы сказала, незаконной.

Суит изо всех сил старался понять Елену. Думать для него было занятием не из легких, для этого ему требовались время и соответствующая обстановка. Рэймонд Суит мог размышлять лишь в уединении, когда весь мир, затаив дыхание, останавливался и смотрел на него.

– А что полиция? Что они говорят?

Айзенменгер с восхищением наблюдал за Еленой. Она проглотила вопрос, как опытный боксер-профессионал принимает апперкоты и удары ниже пояса.

– Полиция не видит причин продолжать расследование. Некоторые доказательства… скажем так, противоречивы, и ни одно из них нельзя назвать вполне убедительным.

Суит ничего не ответил и продолжал сидеть, уставившись на свои руки. Айзенменгер не мог не признать, что руки мистера Суита действительно производили впечатление: грубые, в шрамах и с искусанными до основания ногтями. Елена вкрадчиво добавила:

– Мы были бы готовы продолжить…

Айзенменгер, услышав местоимение «мы», удивился. Поскольку о продолжении расследования они друг с другом не договаривались, доктор решил, что она выражается фигурально, подразумевая праведный союз с Господом Богом. Он уже собрался высказаться по этому поводу, но Елена продолжила:

– Мы могли бы посмотреть, что еще можно раскопать. Я уверена, нам удастся что-нибудь установить…

Суит покачал головой и с широкой улыбкой и слезами на глазах взглянул на адвоката:

– Нет.

Больше он Ничего не добавил, ему это было не нужно. Он встал, снял со спинки кресла пальто и церемонно раскланялся, протянув руку сперва Елене, потом Айзенменгеру. Уходя, он проговорил:

– Спасибо за все. Я знаю, что вы сделали больше, чем говорят.

На глазах Рэймонда Суита снова выступили слезы, и он поторопился уйти.

Елена тяжело вздохнула и посмотрела на Айзенменгера. Прежде чем она успела что-то сказать, доктор произнес:

– Ты сделала много. Теперь у него хватит сил оплакивать свою дочь.

– Но это же несправедливо! Неужели правда никому не нужна?!

Айзенменгер наклонился вперед и коснулся кончиками пальцев руки Елены:

– Мы ведь знаем правду, ты что, забыла?

– И что с того?

– Может быть, и ничего. Но знаешь, правда такая штука, что знакомство с ней не всегда приносит пользу. Иногда лучше пребывать в неведении.