Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Шрифт:
Это все химия
Вот тут некоторые говорят, что в наше время нет настоящей любви. "Нету, ее нету", - утверждают они. А я говорю наоборот.
Как так нету? Есть! Есть она, единственная и неповторимая. Единственная и неповторимая в жизни. Есть. Вернее, была. У меня была любовь, а ее погубила химия. У меня была любовь, ее сгубила химия, а я стал
Вот слушайте.
Но только снимите, пожалуйста, шапки. Снимите шапки, ибо я буду рассказывать тра-а-гическую историю из собственной жизни.
...Влюбился я раз. Сижу в театре ТЭЗ, где дают Шекспира.
И чувствую, что чем-то воняет.
– Галя, - говорю я своей невесте.
– Галя, тебе не кажется, что здесь чем-то воняет?
А она не отвечает, увлеченная произведением гения. Что ж, и в этом мы с ней сошлись. Я тоже, можно сказать, без ума от Шекспира. Если бы он сейчас жил, то я любил бы его, наверное, даже больше, чем родного брата. Но Шекспир умер, а брата у меня нет. Я жил один и дожился до того, что влюбился в Галю.
– Галя, - говорю.
Не отвечает. Увлеклась, голубушка. Ах, как я ее любил. А на сцене все актеры скачут. Как черти. Кувыркаются и поют песни на музыку Высоцкого, а также квартета "Битлз", а также французского ансамбля "Компаньон де ля шансон".
А я чувствую, что в зале чем-то воняет.
– Галя, - говорю я.
– Чем же воняет? Не то бензином, не то еще каким соединением? Что это такое? В чем
дело, спрашивается?
Молчит моя Галя, потому что на сцене монах вдруг пустился в не запланированный Шекспиром вокальный монолог о том, что героям всего по четырнадцати лет и как-де отнесутся к этому факту последующие и грядущие изнеженные поколения.
Я терпеливо дождался конца монолога и, когда монах ударился в пляс, под шарканье его театральных подошв снова обратился к невесте:
– Галя! Тебе не кажется...
При этом я ее сильно потряс за плечо, так что она была вынуждена обратить на меня внимание.
— Что ты говоришь?
— Тебе не кажется, что в зале воняет бензином?
— А? Нет. Нет.
— Или какой-то еще химией?
— Да нет же, нет, - отвечала Галя и в знак того, что мы скоро поженимся, провела ладошкой по моей щеке.
После чего вновь погрузилась в разглядывание похождений лихих веронцев, один из которых взял да и натурально влез по канату в тюзовские небеса. Гул одобрения прошел по залу.
— Как это смело! Как это по-хорошему хорошо!
– воскликнула сидевшая рядом поэтесса Нарециссова.
— И не кажется мне, а на самом деле есть. Воняет, -
пробормотал я и стал проситься вон из театра.
И мы с несколько недовольной Галей вышли на улицу, где снежинки, совершая плавные вращения, падали на землю. Сквозь падающие снежинки полупросвечивали вечерние фонари, и я взял Галю под руку, и мы пошли как бы навстречу новой жизни, а в частности, к ней домой.
Квартира
В прихожей висели лосиные рога и прекрасная длинная вешалка со специальной длинной дубовой доской.
Кстати, этой доской, кроме меня, никто не пользовался, а все почему-то предпочитали вешать имеющееся на крючок или на рога.
Я же люблю дуб, являющийся олицетворением строгости и простоты. Я где вижу дуб, так сразу обращаю на него внимание.
Поэтому я аккуратно положил шапку на длинную дубовую доску, и мы прошли в Галину комнату, где предались мечтам о будущем счастье, мечтам, что уж тут скрывать, прерываемым поцелуями.
А престарелые родители ее тем временем смотрели в другой комнате (их у них было всего три) телевизор.
Но они как бы незримо присутствовали рядом с нами, поскольку их выцветшие фотопортреты украшали стенку над Галиным девичьим диванчиком-кроватью.
— А еще мы поедем в Крым. Куда-нибудь по местам писателя Грина и его Ассоль. Хочешь, я буду твоей Ассо
лью?
— Хочу, - хотел сказать я, но вместо этого воскликнул: - Да что за черт! Опять!
– Что "опять"? Что?
— Химия. Запах. Галя, тебе не кажется, что и здесь тоже чем-то воняет? Тоже вроде бы как бы этот. Запах.
Химикаль. Химия.
— Во-первых, не воняет, а пахнет, а во-вторых – ты все выдумываешь, потому что ты - мой выдумщик.
— Но неужели ты сама не чувствуешь, милая Галя, - сказал я, начиная сердиться.
— Нет.
— Значит, ты дура.
Галя обиделась и долго не хотела со мной разговаривать.
Я и сам был сконфужен и лишь с трудом объяснил ей свое нелепое положение. Все кругом пахло химией, а никто этого не замечал.
– Вот понюхай мою руку, любимая. Понюхай.
И я сунул в нос Гале локоть, выпростав его из рукава. Невеста втянула носом воздух и заявила:
– Выдумщик! Ой, выдумщик. Он пахнет "Шипром".
Это - противненький одеколон. Сколько раз я тебе говорила, чтоб ты купил немецкий "Фигаро". Даже "Крымская лаванда" и то лучше, чем твой этот противный "Шипр". Купи "Фигаро", противный мальчик.
И она ухватила меня за ухо.
– Дитя, право, - подумал я.
– Или "Шипр", или я переутомился.
Поэтому, наскоро поцеловав любимую, я рванул в баню. Там я тер себя щетками, мочалками, мылил мылом и колотил веником, который мне одолжил один инвалид. По выходе, счастливый и распаренный, я купил в аптечном киоске этот самый немецкий "Фигаро", облил им себя дома с головы до пяток, наодеколонил простыни и лег спать, видя счастливые сны из нашей будущей прекрасной жизни.
Всякий человек знает или знал, как влюбленный спешит к своему милому предмету.
С трудом дождался я следующего вечера, чтобы полететь к Гале на крыльях любви. Вот я и прилетел.