Тихолюбка
Шрифт:
– Где тебя носит?
– набросился он на Вермана, который явился взлохмаченным и с глупой улыбкой на лице.
– Нас на весь район слышно, сейчас полицию вызывать будут, а Тихолюбки нет! Бабка говорила, что в шкафу ее спрятала и одеялами обложила, неужели там не слышно?
– Не паникуй, - хмыкнул Верман и, достав из кармана бинокль, принялся разглядывать квартиру Тита.
– В жизни правит случай. А у тебя родаки, кстати, когда вернуться должны? Чего-то странно темно у вас
Тита бросило в жар, потом в холод, он вскочил и, забрав у друга бинокль, принялся жадно всматриваться в родные окна. Мысль о том, что Верман может быть прав, настойчиво билась в районе сердца.
Сказать он ничего не успел, потому что в этот момент отключили свет, и все погрузилось в темноту и тишину.
– Вот же, сволочи!
– выругался Верман.
– Может быть, единственный раз так гуляем и на тебе! Не верю, что это авария! Наверняка, диверсия какая-то! А может, Тихолюбка твоя до электростанции уже добралась, пока мы тут веселимся? Может, мы вообще во всем городе одни остались?
Но это было неправдой, потому что с улицы раздались радостные вопли соседей:
– Ну как, гуляки? Обломился вам кайф? Чтобы вам в аду гореть!
Спокойно, велел себе Тит. Просто родители еще не вернулись, бабушка задремала на диване в гостиной, как она любила в последнее время, а Тихолюбка мирно спит себе в шкафу и ничего не слышит. На миг ему отчаянно захотелось, чтобы так оно и было. Тит знал, что делать. Сейчас он немедленно вернется к себе, а Верману скажет, что Тихолюбка была шуткой, выдумкой.
Когда зазвонил телефон у него в кармане, Тит вздрогнул. Нехорошее предчувствие накатило волной, захлестнуло и тяжело придавило грудь, мешая дышать.
– Сынок, где ты?
– у матери никогда не было такого взволнованного голоса.
– Я тебе уже весь вечер звоню, разве можно так гулять, чтобы телефон не слышать!
– Ма! Да я иду уже, - попытался оправдаться Тит, впервые радуясь тому, что его зовут домой.
– У вас все хорошо?
Он чувствовал, что вопрос лучше не задавать, но все-таки спросил.
– Бабушка умерла, - потухшим голосом сказала мать.
– Сердце. Скорая даже до больницы ее довезти не успела. Отец раньше меня вернулся, нашел ее у двери парализованную.
Мать говорила что-то еще, но Тит ее уже не слышал.
На фоне тишины, которая мягко заволокла отключенный от света район, резкие, дробные звуки рэпа, раздавшиеся со двора, должны были быть слышны в каждой квартире.
–
– радостно завизжала Рута, и Тит вдруг понял, что девчонки все-таки дуры.
– Гуляем!
– закричал ей в ответ Феликс, выбираясь из новенькой ауди, подаренной ему родителями. Титу нравились внедорожники, но одно он мог признать без колебаний - автозвук в машине Феликса был прокачанный.
– Нет света? Да пофиг! Будем так веселиться! Никто сегодня спать не будет!
– надрывался Феликс, не слыша визга и криков, которые подняли гости Руты, столпившиеся за спиной Тита.
Им, а также другим соседям, прильнувшим к окнам, было хорошо видно, как вздыбился горой асфальт позади аудио, как лопнуло дорожное покрытие, являя городу самый страшный из его кошмаров - Тихолюбку.
Тварь не просто выросла. Ее массивное тело раздулось до размеров червей из любимого фильма ужасов Тита "Дрожь земли". Когда-то любимого. Влажная, покрытая защитной слизью шерсть неприятно поблескивала в лунном свете, сильное тело сжималось кольцами, превращая новенькую аудио в гармошку, асфальт, в том месте, где на него навалилась тварь, трещал и лопался. Что в Тихолюбке осталось прежним, так это личико - детское, с умилительно большими глазами и носиком-пуговкой. Только теперь эту младенческую физиономию нелепо растянули в стороны, и Тит твердо знал, что никогда больше не сможет спокойно смотреть в лица малюток.
Феликса сжевали за один раз. Тихолюбка клацнула зубами, оставив на земле две пары армейских ботов, из которых торчали окровавленные обрубки. Подняв невинную мордашку, Тихолюбка оглядела притихший район, и, как показалось Титу, удовлетворенно кивнула.
А потом, неожиданно грациозно подняв тело в воздух, тварь поплыла к луне, красиво растворившись в лунном свете.
Бабушка ошиблась. Потеряв хозяйку, Тихолюбка не исчезла, а снова превратилась в сироту, какой она была до того, как ее в виде проклятия наслали на голову громкоголосой селянке. Только Тит не был уверен в том, что то было проклятие.
Оставив гостей глазеть у окна на пожеванную ауди и ноги Феликса, он оделся и осторожно выбрался из квартиры, стараясь ступать не громко. По дороге он выбросил и шприц, и мешочек с солью, и пульверизатор, испытав огромное облегчение, что едва не совершил самую большую ошибку в жизни.
Напевая под нос бабулину песенку, Тит направлялся к набережной, где в это время года жгли большие костры и устраивали дискотеки под открытым небом. Тихолюбке нужна была его помощь, но еще сильнее в ней нуждался его родной город - яркий, столичный и очень шумный.