Тихоокеанский шторм
Шрифт:
— А если мы продолжим следовать нынешним курсом?
— Тогда они отрежут нас быстрее. Через три часа, в крайнем случае, четыре.
Вольский задумался.
— Более чем достаточно для процедуры. Это займет около двух часов, если не возникнет никаких осложнений.
— Есть еще один вариант, — сказал Карпов, глядя на ситуацию с позиции того, что их в любом случае ожидал бой. — Начать процедуру немедленно, повернул на юго-юго-запад. Это уведет нас от более медлительной группы «Ямато». Вторая группа — всего три крейсера. Мы сможем отбиться от них тем,
— А авианосцы? — Напомнил Вольский.
— Мы сможем отбиться от пятнадцати самолетов, если это все, что у них осталось. Наши ЗРАК превосходны, но имеют небольшую дальность. Кроме того, у нас осталась одна ракета комплекса С-300.
— Если мы направимся к авианосцам, они занервничают, — сказал Федоров. — Если японцы сильно пострадали от американцев, они сделают все возможное, чтобы защитить свои последние авианосцы. Группу Хары все еще сопровождают два крейсера и десять эсминцев, и мы должны будем предполагать, что они атакуют со всей силы. Для артиллерийских установок будет очень много работы. И некоторые из них все же смогут оказаться достаточно близко для пуска торпед, если мы не станем использовать оставшиеся ПКР.
— Северо-западное направление привлекает меня больше, — сказал Вольский. — Между нами и Новой Гвинеей остается еще много морского пространства. Если мы повернем на север и немедленно начнем процедуру, то сможем свободно маневрировать. Нам не нужно будет идти в Соломоново море. Мы просто сможем направиться на восток, а затем на юго-восток в южную часть Тихого океана. Возражения?
Это был вариант, дававший им наибольший запас времени, поэтому и Федоров и Карпов согласились. Решение было принято. Корабль повернул на новый курс — строго на север.
Добрынин получил приказ, покачал головой, и повернулся к дежурной вахте.
— Начать процедуру проверки стержня, — спокойно сказал он. — Стержень номер семь.
— Товарищ капитан-лейтенант? Мы выполнили обслуживание стержня номер восемь несколько часов назад. Разве следующая процедура не через двенадцать суток?
— Очень точное замечание, Гарин, но прошу без вопросов. Начать вывод стержня номер семь немедленно. Приказ командира. Внимательно следите за температурой.
Он подошел к посту Козлова и постучал пальцем по монитору.
— Козлов, следите за уровнем быстрых нейтронов. Начинаем через пять минут. Включить запись параметров.
В основе работы ядерной энергетической установки «Кирова» лежал тонкий баланс реакции деления, стремившейся к экспоненциальному росту и сдерживаемый посредством введения в активную зону стержней из материалов, поглощающих лишние нейтроны, испускаемые при реакции. Главным показателем была температура реактора. Она должна была удерживаться в узком диапазоне посредством стержней управления и поступающей в каналы активной зоны тщательно очищенной и деионизированной воды. Вода постоянно циркулировала через активную зону, поглощая тепло и тем самым нагреваясь, после чего поступала в теплообменник, где проходя через набор U-образных трубок
Вывод одного из стержней управления естественным образом увеличил бы скорость реакции деления, поэтому сначала в зону должен был быть введет запасной стержень номер двадцать пять. В этот момент температура опускалась настолько, что выходная мощность становилась весьма ограниченной, и корабль мог развивать не более трети максимального хода. Как введение стержня номер двадцать пять, так и вывод стержня номер семь должны были производиться медленно и осторожно. Эффект одного стержня увеличивался, другого падал, поддерживая реакцию на постоянном уровне. Ошибки могли привести к катастрофическим последствиям.
Добрынин расположился в своем кресле, закрыл глаза и начал вслушиваться в работу аппаратуры, с которой работал столько лет. Звук реакции по-прежнему напоминал ему мелодию. Он узнавал каждую ноту, каждую каденцию, ритм, слушая хорошо натренированными ушами ядерную симфонию.
А некоторое время спустя он услышал это — странную ноту в партитуре, напоминавшую флейту, заигравшую сама по себе в момент вступления кларнета. Звук гармонировал с обшей мелодией, но явно не был введен дирижером.
Началось, подумал он. В системе было что-то — в охлаждающем контуре или, возможно, в стержне номер 25. Этот стержень был единственным общим элементом во всех этих странных показаниях. Он сосредоточился на своенравных нотах странного солиста, затесавшегося в оркестр.
— Гарин, я полагаю, вы фиксируете слабый нейтронный поток?
— Так точно, товарищ капитан-лейтенант, но в пределах нормы. — Как старший механик мог понимать то, что показывают его приборы, подумал он? Он же сидел в пяти метрах, закрыв глаза!
Что-то происходило, подумал Добрынин, хотя точно не знал, что именно, однако адмиралу Вольскому стоило это знать. Возможно, я предложу ему лично взглянуть на стержень номер двадцать пять. Подумав о Вольском, он открыл глаза, поднял трубку и доложил на мостик.
— Докладывает Добрынин. Процедура начата. Прошу поддерживать ход не выше десяти узлов в следующие два часа… И доложите адмиралу Вольскому, что я слышу это. Он поймет.
ГЛАВА 27
Ёсида медленно и аккуратно сопровождал далекий корабль на горизонте на своем «Разведывательном гидросамолете Типа ноль» E13A, прозванном Союзниками просто «Джейк», как ему и было приказано. Он слышал рассказы о небесных змеях, способных дотянуться до самолета и пожрать его одним укусом. Он заметил, как далекий силуэт словно стал больше, что свидетельствовало о том, что корабль разворачивался, кратко демонстрируя ему полный профиль. Он вздохнул, понимая, что придется сократить дистанцию, чтобы не потерять цель на новом курсе, и увеличил тягу двигателя.