Тимур. Тамерлан
Шрифт:
Тамерлан сильно опечалился.
— Значит, ломает… — пробормотал он. — Покуда его отец строит, он ломает… Отец… строит… Отец много понастроил. А скажите-ка мне ещё, уважаемые послы, вы видели по пути ко мне какие-нибудь совсем необычные строения?
— Что именно имеет в виду сеньор Тамерлан? — снова растерялся дон Альфонсо.
— Ну, к примеру, башни из человеческих черепов.
Дон Альфонсо проглотил от страха язык. В его памяти всплыла одна такая башня на полпути от Султании до Рея [103] , стоящая посреди развалин некогда большого селения, которое Тамерлан приказал сровнять с землёй за непокорность
103
Рей — в то время крупный город на севере Ирана.
— Мы видели такие башни, — ответил вместо дона Альфонсо дон Гонсалес. — Они производят впечатление.
Тамерлан неожиданно остался полностью удовлетворён таковым ответом и, обращаясь к своим придворным, громко объявил:
— Дети мои! Взгляните на этих замечательных посланников, которых мой сын, эмир Толедо, самый лучший из всех франкских государей, направил ко мне, дабы засвидетельствовать свою горячую любовь. С этого дня я приказываю считать франков одним из великих народов на земле и благословляю сына моего, эмира Энрике. Дорогие послы, я благодарю вас за привезённые дары, но поверьте, я был бы рад, если бы вы даже приехали с пустыми руками, а только с одним сообщением о том, что мой сын Энрике жив и здоров.
Когда всю эту, столь неожиданную уже, любезность перевели послам, у них закружилась голова от счастья. Они все трое разом вскочили и стали низко кланяться. Дон Альфонсо даже рванулся было облобызать руку великого эмира, но вовремя вспомнил, что у чагатаев это не принято. Тамерлан велел вести послов на холм, расположенный за дворцом. Там, в тени высоких карагачей, уже был расстелен огромный дастархан.
— Ну а теперь мы хотим побеседовать с послом из Китая, — сказал Тамерлан, надкусывая сочный персик.
Глава 11
Тамерлан оказывает приём послу китайского императора
— И это всё? — спросил Тамерлан, рассматривая огромную керамическую рыбу величиной с добротного тигрского сазана, расписанную белыми, голубыми, синими и серебристыми красками.
— Она даже не фарфоровая, — сообщил минбаши Джильберге, сопровождавший подарок от китайского императора.
— Каково же её предназначение? Это сосуд для вина?
— Увы, хазрет, — отвечал немец, — она цельная и ничего нельзя поместить внутри неё.
— Значит, в ней кроется какой-то смысл, — задумался Тамерлан, — Этой рыбой хан Тангус [104] хочет что-то веское сказать мне. Тем более что, кроме неё, не прислал никаких других подарков. Эй, мудрецы! Что может значить эта рыбина?
Придворные задумались вместе со своим государем. Мавлоно [105] Абдулла Лисон предположил, что это, возможно, не просто рыба, а какой-нибудь необычный инструмент — геометрический или астрономический. Другой мавлоно, Алаутдин Каши, высказался за то, что это эталон какой-либо весовой единицы. Окбуга Мирза сделал более простое предположение:
104
Хан Тангус — презрительное прозвище, данное китайскому императору Чжай Цзиканю, означающее «хан свиней». Дело в том, что Чжай Цзикань родился в год Кабана и
105
Мавлоно — звание учёного мужа, профессор.
— Китай — это наш будущий улов. Улов — рыба. Хан Тангус хочет показать, что он готов подарить свою империю нам.
— В таком случае он бы прислал огромную глиняную хрюшку, — усмехнулся подошедший в это мгновенье Ахмад Кермани.
— О! Ахмад, ты как раз вовремя, — оживился Тамерлан. — Каково будет твоё предположение насчёт этой рыбы? Что имел в виду проклятый хан Тангус, посылая мне эту дуру?
— Возможно, что он наслышан о твоих намерениях идти на него войной и остаётся при этом холоден, как рыба, — ответил Ахмад.
— Я думал, ты скажешь что-нибудь смешное, — разочарованно прогудел Тамерлан.
— Что может быть смешнее этой рыбы самой по себе! — усмехнулся стихотворец.
— Джильберге, — обратился Тамерлан к Шильтбергеру, — понравилось ли китайцам житьё в саду Баги-Чинаран?
— Ещё как понравилось! — осклабился немец. — Еды и питья им туда были привезены горы и реки, каждому китайцу мы предоставили по наложнице. Три дня они веселились и обливались вином, на четвёртый потребовали хорзы, деревьев в саду поломали без счёту и так насвинячили, что уж поистине государь у них — хан свиней.
— А как вёл себя главный посол?
— Этот с каждым днём становился всё более недовольным. На второй день уже не пил вина, на третий стал мало есть, на четвёртый принялся ругаться.
— Ладно. За поломанные чинары мы с ними после рассчитаемся. Давайте сюда письмо от хана Тангуса.
Подали письмо, стали зачитывать. Читали медленно, поскольку толмач не умел так быстро, с ходу переводить с китайского, как Мухаммед Аль-Кааги с испанского. По мере чтения Тамерлан то фыркал, то хмурился, то стукал кулаком по колену, а под конец стал тихонько рычать, что совсем уж не предвещало ничего доброго.
Китайский император требовал дани. Он признавал Тамерлана великим властителем, но в довольно резких выражениях напоминал ему, что он всего лишь эмир и обязан платить дань главному восточному ханству, владыкой которого Чжай Цзикань и объявлял себя.
— За сколько, за сколько лет мы там ему задолжали? — спросил Тамерлан, когда письмо окончилось. — За семь?
— За пять, — отвечал минбаши Джильберге.
— Ну, ладно, — вздохнул великий эмир. — Придётся извиняться. Ведите сюда этих послов Тангус-хана.
Покуда отправились за послами, Тамерлан ещё раз задумчиво оглядел громадную керамическую рыбину и приказал бросить её в воду фонтана. Двое негров подняли её на руки, раскачали и на счёт три кинули. Фонтан был неглубокий, рыба быстро достигла дна и громко ударилась об него, но не разбилась, а лишь издала гулкий звук. При этом она не повалилась на бок, не перевернулась, а очень ловко села на брюхо. По-видимому, у неё был специально смещён центр тяжести.
Вскоре появились и китайцы. Впереди всех шёл важный сановник в парчовых штанах и парчовой рубахе золотистого цвета, перехваченной широким чёрным поясом. На ногах у него были чёрные мягкие сапоги, а голову украшала замысловатая двухъярусная шляпа, тоже чёрная. Вид у посла был весьма надменный, и казалось, он никого не видит вокруг себя. За ним следовало двадцать других послов, наряженных в одежды такого же покроя, но только штаны и рубахи на них были чёрные, а пояса жёлтые. У этих лица были похуже — сразу бросалось в глаза, что почти все они с глубокого похмелья.