Тимуровцы
Шрифт:
Многие из ребят в школе тоже, помнится, имели прозвища или «погоняла». Чаще всего их основой становились имена и фамилии. Так, Серыми звали, обычно, мальчишек по имени Сергей. Шефом – Юрку Шевцова из восьмого класса, Чапой – Лёшу Чепкова, Лисконожкой – маленького Женю Лисконог, Метей – Ирку Метикову – отличницу и задаваку… Кто-то носил свою «кликуху» с гордостью, кто сердился, но если уж попало на язык одноклассникам смешное прозвище, от него не просто избавиться! Илья стал Крещёным после тайного крещения в церкви, ведь Гавлина Подлинична, узнав об этом, немедленно отправилась домой к Слепцовым, а после устроила классный час, где заслушали доклад председателя совета отряда о том, какой вред наносит Советскому Союзу религия в целом и «попы» в частности.
– Илья живет при церкви, готовится к постригу, но говорит, что сомневается, готов ли, – отпила немного мартини Света…
– Бред какой-то! Он же в Новосибирск уезжал. Работал в конструкторском бюро, изобретал там
– Всё меняется. Другой ваш товарищ, Жиц, опять к нам в дурку недавно попал.
– Сеня? В дурку?…
К своему удивлению Инга вспомнила и Сеню.
Вдвоем с другим таким же, как он сам, тихим троечником Ромой, Сеня Жиц сидел за второй партой на крайнем ряду у стены. Всего на третьем ряду в 4 «В» сидело восемь мальчиков. Семеро четвероклассников и один младший братишка одного из мальчишек – Славик. Родители Димы и Славика Бутусовых сильно пили. Два брата были младшими в семье. Старшие сыновья Бутусовых давно выросли, окончили восемь классов и находились теперь кто в армии, кто в «бурсе» (так в их городке называли профессиональное училище, куда сплавляли отпетых двоечников после 8-го класса), а кто и «в местах, не столь отдаленных» по витиеватому выражению Бормана. Учитель географии помнил братьев Бутусовых всех до единого – прогульщиков и хулиганов. В отличие от старших братьев, Дима исправно посещал школу, хоть и не был блестящим учеником. Дима числился «бесплатником», в школе ему полагались обязательные завтраки и обеды. К тому же в школе не было того ада, который устраивали приходившие к Диминым родителям в гости их знакомые – бичи. «Бичами» много лет назад, называли безработных любителей выпить, коих и в те давние времена было гораздо меньше, чем теперь. Безработные не состояли на учете в службе занятости. В СССР и не слышали ничего о подобных учреждениях! Только в школе, на 15-минутных политинформациях, рассказывали, как страшна безработица в странах загнивающего капитализма! Одним словом, «бичи» у барака представляли собой полнейшее недоразумение, что не мешало им набиваться в тесную каморку Бутусовых. Там они пили, засыпая, просыпаясь, скандаля и бегая за «чекушкой» или «пол-литрой» в гастроном за школой – длинный деревянный барак, где продавалось всё, начиная от молока с хлебом и заканчивая октябрятскими значками-звёздочками и трёхцветными шариковыми ручками. Какой кавардак царил во дворе Диминого барака, Инга видела не раз. Пьяные люди с синими лицами то орали друг на друга, то о чем-то спорили прямо на крыльце. Инга старалась побыстрей миновать переулок с бараками. Ничего удивительного, что однажды Дима забрал братишку с собой в школу, чтобы тот не сидел весь день в затхлом углу, наблюдая за взрослыми. Перед уроком сказал Гипотенузе: «Это мой Славка. Можно тут посидит? Мы тихо». Та молча кивнула. С тех пор Славка тихо сидел рядом с братом на последней парте в третьем ряду, а в школьной столовой стали давать «бесплатнику» Диме две булочки, две котлеты и наливали дополнительный стакан компота.
– И вот все-таки скажи мне, подруга, что в тот раз произошло-то, и почему ты отказалась вместе со мной шефствовать над четвероклашками? – оборвала её воспоминания Светка.
Инга внимательней взглянула на ту, уловив агрессию в голосе. Светка, похоже, успела захмелеть, вот и несла ерунду…
Поручить ей шефство над четвероклашками Инга упрашивала старшую пионервожатую Катьку Васильеву неделю!
– Екатерина Васильевна, ну пожалуйста. У меня ни одной тройки в четверти за прошлый год, я очень хороший пример для юных ленинцев, – приставала она к вредной «вожатке», старательно величая ту по имени-отчеству.
Вообще-то к школьной пионервожатой можно было обращаться просто – Катя. Она ведь старший товарищ, а не учительница. Но Инга старалась выразить ей крайнюю степень уважения, поскольку от решения пионервожатой зависело многое. Та смотрела подозрительно, обещала подумать и всё проверить. Потом пришлось вызубрить все речёвки дружины и отряда и научиться выдувать по нотам сигналы пионерского горна. Это, знаете ли, потруднее, чем палочками по барабану лупить! Четвероклашки потребовались Инге, чтобы… поставить сказку для школьных утренников. Когда она впервые задумалась о том, что пионеры могли бы не только маршировать строем, но и устраивать настоящие спектакли в школьном коридоре, сказать сложно. Но навязчивая идея не давала Инге покоя все летние каникулы, а узнав, что семиклассники могут брать шефство над четвёртым классом, девочка поняла – вот её шанс!
– Пионервожатой нет только у третьего звена в четвёртом «В», – наконец, сдалась Катька, – Берёшь?
Каждый ряд парт в школьном классе считался пионерским звеном. Парты расставлены в три ряда. Места на первом ряду, у окна, как правило, занимают самые шустрые, первыми вбегающие в кабинет. Таким нужен широкий обзор, а ряд у окна для них – самое то. Отсюда и класс весь как на ладони, и видно, что творится за окном в школьном дворе. Средний ряд – места прилежных учеников. Первые парты – для очкариков и тех, кто ростом поменьше, средние
Опытной пионервожатой хватило бы беглого взгляда, чтобы понять – с третьим звеном дипломов и вымпелов не видать, как собственных ушей. Инге выбирать не приходилось. Беглого взгляда хватило ей понять, поставить таким составом можно только сказку «Гуси-лебеди». Слов там – кот наплакал. С ролью сестрицы Аленушки справится сама, тихий малыш с последней парты – готовый Иванушка, а все остальные будут лебедями, печкой, речкой, яблоней и бабой-ягой. Нормальные мальчишечьи роли. Надо брать! А Светка – что? Не могла же она так всю жизнь и ходить со Светкой за ручку, да заворачивать пупсов в тряпочные лоскутья? Всем когда-то приходится взрослеть. Поэтому Инга наотрез отказалась от помощи подруги в деле воспитания пионеров. А чтобы впредь прекратить любые её намеки на сотрудничество, пересела к Юле за соседнюю парту…
– Да ну их, этих четвероклашек! Помнишь, как на истории ты демонстративно отсела к Юльке и даже не повернулась ни разу в мою сторону!…
– Подожди-ка, подруга! Ты тридцать лет молчала и вдругрешила выяснить отношения? – изумилась Инга.
– Какая ты мне подруга? Тварь ты! – заявила вдруг разом опьяневшая Светлана.
Инга расхохоталась. Третий раз сегодня слышит она это слово в свой адрес. А ведь всё нынешнее лето «звездила» на фестивалях, давала интервью, вполне уверенная, будто любит и уважает её теперь весь Абакан, а заодно и Париж с Барселоной. За смелость, за поставленное ею волшебство по мотивам хакасского эпоса, да просто за то, что живет по соседству красивая и смелая женщина Инга – украшение небольшого сибирского городка. Эти замечательные слова про себя не сама она выдумала, между прочим! Такое говорили по телевизору и писали в газетах! С чего ж она вдруг тварью-то стала? И что за день сегодня такой!? Смех внезапно перешел в слёзы. Инга извинилась перед… неизвестно теперь кем и пошла в дамскую комнату, привести себя в порядок. Когда вернулась – одноклассницы след простыл. На столике лежали пятьсот рублей, которых немного не доставало рассчитаться за Светкины салат и выпивку. Пришлось добавить свои и отправляться домой.
Кошка!
Бездарный день плёлся вслед за Ингой по улице! Седел на глазах, готовясь подарить перед сном новую порцию воспоминаний…
Едва Инга вошла в подъезд своего дома, как что-то стремительное метнулось прочь из-под ног. Инга шарахнулась в сторону, хватаясь за телефон. Сердце испуганно колотилось, но помощи не потребовалось: сущность взмывшая вверх по лестнице, пробежала один пролет, уселась на подоконник и оказалась… кошкой с разными глазами. Оранжевым и зеленым.
– Какая у вас странная кошка, Аделаида Ефимовна, – Инга осторожно запихивала ногой под стол мерзкое животное, – Серенькая…
– Седая она деточка, – ласково шелестела старушка.
Когда третье звено посетило Аделаиду Ефимовну в первый раз, старушка не походила ни на кого из знакомых ветеранов. Скорее на добрую бабушку из сказки «Гренгель и Гретхель». Вернее, на злую колдунью, притворявшуюся доброй… И, немного, на старую нянюшку дворянских детей, что нарисованы в старинной, ещё дореволюционной книжке «Детство Никиты». Настолько старой, что когда Инга принесла выпрошенную у Аделаиды Ефимовны книжку на урок литературы, учительница ахнула и сказала, что такое в советских школах не изучают…
Темно-синее платье из тонкой шерсти множеством складок облегало сухонькую фигурку. На груди красовался ряд мелких пуговок, спускавшихся к поясу. Шею обвивал белоснежный воротничок-стойка с пышным жабо. Из-под подола выглядывали черные лаковые туфельки крошечного размера с массивными металлическими пряжками. Седые волосы, зачесанные вверх, стояли надо лбом пышной короной. Невиданный головной убор, напоминавший приколотую к волосам кружевную салфетку, венчал прическу. Когда старушка угощала душистыми шаньгами их компанию, её пронзительно синие глазки лучились добротой. В домике у Аделаиды Ефимовны третье звено оказалось по заданию Совета дружины. По тимуровским делам. Произошло это на следующий же день после того, как Инге доверили-таки шефство в четвертом «В» классе.