Тина
Шрифт:
– Да, сказать ему об этом было бы некстати, – усмехнулась Жанна. – Ему итак крепко от тебя досталось.
– Я не шучу. Понимаешь, он не тот, за кого себя выдает. Какой он физик? В нем же погиб артист и возможно, хороший. Вот где его ожидало интересное будущее. В нем, возможно, есть сильное актерское начало. Он хорошо знает цену жесту. Хотя, конечно, с его-то нервной системой… А там кто знает…
Если я права, то это же трагедия всей его жизни, и тогда понятно, почему его ничего не трогает, не мучает, не интересует в профессии. Ошибка привела к тому, что он разуверился в себе. Именно дарование артиста составляет в нем единое целое. Недаром мне часто казалось, что у него артистические переживания, но никак не подлинные. В какие-то моменты я замечала, что ему доставляет истинное удовольствие следить за изысканностью произносимых им выражений, цепляться за слова, готовые ускользнуть, и вдруг, с победоносной
Иногда мне казалось, что он приходит в состояние эйфории от своей значимости, от ума и уже не продумывает до конца ситуации, о которых говорит, а просто начинает нести восторженную ахинею. Я пытаюсь доказать, что он утверждает ерунду, но он уже не в состоянии воспринимать чужие слова. О счастлив восхищением собой.
У меня часто складывалось впечатление, что когда Кириллу казалось, что его не слушают, оскорбляют или еще чем-то задевают самолюбие, он не контролирует себя, и в эти моменты не понимает, что говорит, что делает. Я боялась что в этом состоянии он мог совершить что-то неожиданное, из того что сидит в его подкорке, и что это добром не кончится, поэтому старалась по возможности не касаться его слабых мест. А в тот день разошлась… А может, он и тогда играл?
Откуда в нем эта невероятная тоска и беспомощность? Догадывался, что в его жизни ничего интересного не может произойти? Отсюда пьянки и бесчинства, спровоцированные разудалой, но ущемленной душой, яростная, идиотская непредсказуемость, тупая невоздержанность, под влиянием алкоголя высвечивающая все темное, что таится в нем давно и глубоко, и отсюда же шлейф всяческих «вывихов и вывертов».
Нет, все-таки Кирилл до мозга костей артист. Но он пропустил указующий перст судьбы. Его школьный учитель должен был сказать ему, что он гуманитарий, что он будет самой большой ошибкой… для физики. А может, то был неверный родительский посыл? Самообман перепутали с интуицией. Кирина жизнь – спектакль одного актера. Он играл, и, возможно, сам не замечал за собою, потому что это было абсолютно гармонично слито с его натурой. Он не переживал, а демонстрировал свои переживания. Кир не разглядел своего призвания, но душа его пряталась в вымышленном мире и жила ролями. Искусство оберегало его, не позволяло умереть от горькой истины и в то же время убивало своей не востребованностью.
Его дарование ускользало и от меня, потому что я желала уловить в нем другое, главное, совсем несвойственное ему. Я искала в нем физика-теоретика. И только теперь, по прошествии многих лет, в час полного пренебрежения, а если быть точной, то в минуту жалости к нему, мне кое что прояснилось, и, наконец, открылось во всей несомненности, высветив совершенно иные причины его поведения. Он и в нашем последнем разговоре пытался поставить последнюю, красивую театральную точку. Все в нем есть: и откровенная раскованность, и восхитительная театральность, и скандальность – три кита, три составляющие современного артиста, в моем понимании, конечно.
В разные времена я относила эти «выступления» и выходки то к позе, то к заскокам. Но иногда его игра становилась переполненной передаваемыми чувствами. Это когда самого артиста уже не видишь, только чувствуешь впечатление, произведенное им и поразительное правдоподобие. И тогда, честно говоря, у меня… прямо мороз по коже… Так со мной иногда случалось в театре на хороших спектаклях. Глядя на Кирилла, я терялась и не верила ни себе, ни своим глазам. Понимаешь, Жанна, забываясь, он неожиданно становился удивительно обаятельным, приобретал остроту прекрасной естественности, натуральности. Не могу я тебе этого объяснить, слов не хватает. Он начинал то дивно пластично двигаться как пантера, то шел летящей походкой талантливого человека, разметав полы пиджака и волосы. Не то что бы красавец, но сногсшибательный, ошеломительный. И в эти моменты, казалось, олицетворял все лучшее… Но это был не Кирилл, а человек из мнимого, фантастически нереального мира… Особенно с этой неповторимой пружинящей походкой…
– Артист мироновского таланта, – усмехнулась Жанна.
– А потом вдруг иезуитски посмотрит или заорет как иерихонская труба… И всё исчезало. Терзал контрастами.
– От артистов надо быть на расстоянии, чтобы не разочаровываться, – заметила Аня.
– Понял ли, наконец, Кирилл себя, открыл ли в себе артиста? Думаю, если бы он сумел найти себя, то в его душе воцарился бы мир. И тело восстановило бы здоровье. И не было бы в его глазах тоски по счастью. Единственное,
– Изобразил лицо римского патриция эпохи застоя, на котором написана вся его жизнь, будто он на самом деле ее прожил? И тут «спионерил» (украл) чью-то роль? Насколько я помню, Кирилл и раньше не выглядел ни статусным, ни аристократичным. Брюки на два размера больше, майка на два меньше или куртка на голое тело. По типу привычных атрибутов доминошников в старых дворах довоенных кварталов, – тихо заметила Жанна.
– Я не успокоила его, а только презрительно скривила губы. Не могу обойти эту тему, не могу не покаяться. Не разглядела, не распознала. Со мной такого не должно было произойти. Ведь не события, а эмоции человека – это то, что меня в наибольшей степени всегда занимало и трогало в людях. А вот не случилось… Не поняла, не прониклась. – Инна покачала головой, как бы не соглашаясь со своими мыслями, будто они противоречили ее собственной версии. – Многие люди не распознают свою судьбу, но ведь живут достойно, стараются. Разве это может быть оправданием полностью загубленной жизни? Ну не повезло, не на то место метил, так что же теперь – всю жизнь на помойку?
«Закончила Инна свою речь, к моему облегчению, более менее справедливым замечанием… Сколько раз я в письмах заводила с подругами разговор о Кирилле, а правда о нем настигла меня годы и годы спустя… «Красиво» выстроила Инна линию жизни Кирилла. Интересные линии обычно образуется от пересечений с особенными, талантливыми людьми. С людьми другого круга, фасона, склада, иных установок. С такими, чтобы почувствовать спазм в горле… Эти встречи надо нанизывать на свою нить судьбы, как жемчужины. Чтобы потом не только соткать свою жизнь иначе, но и суметь наполнить ее богатством души и любовью… Но Кирилл таких не встретил… А вдруг это Иннина очередная выдумка? Мне самой надо приглядеться к нему. Может, она просто попыталась хоть как-то оправдаться передо мной? Неужели в ней проснулось что-то истинно человеческое или опять эксперименты на людях ставит? – подумала про себя Жанна и добавила вслух иронично и снисходительно-уклончиво, наверное, по поводу характеристики Кирилла:
– Каждый крутится, как может. И ведь казалось бы, чего проще – найди сердцевину конфликта, ее источник, сделай упрощенную модель, как в теоретической физике, и спокойно реши эту бытовую проблему. Так нет же, не упростишь, не разрешишь. Не подходят научные методы физики к живым людям. Слишком много неизвестных… И что самое главное, слишком много эмоций, затрагивающих отношения мужчины и женщины… Что лясы попусту точить?
И психологи на конкретные вопросы дают только обтекаемые советы, потому и не идем мы к этим специалистам, не устраиваем у их дверей столпотворения… Не одобряю я Тину, но объясняю ее поведение очень даже просто и доходчиво: есть такой тип жен и называют его «жена-мамочка». Жаль, конечно, что судьба не предложила Тине лучший вариант. С ее добротой она могла бы стать очень счастливой, но этого теперь невозможно ни проверить, ни доказать, ни опровергнуть. Что плакать над разбитым сосудом, если его уже не склеить? Каждой женщине хотелось бы сказать: «Моя семья – праздник, который всегда со мной, она – реабилитационный центр моей души; она – мое счастье». Но мы не идеалисты, философию изучали, знаем, на чем зиждется призрачное счастье. Разумного компромисса между тем, что есть и тем, чего желаешь, достичь удается далеко не всем. И мириться с этим не у всех получается, особенно трудно тем, которые витают где-то в… другом измерении. В семьях часто нет ни правых, ни виноватых. Не разобраться в их перипетиях. Да… со счастьем в них обычно туговато.
– А я боялась, что ты еще, чего доброго, возненавидишь меня. Ведь я сообщила тебе столько неприятных подробностей, которых, ты, наверное, предпочла бы вовсе не знать, чтобы сохранить в своей памяти положительный образ однокурсника. Прости, если задела тебя своей откровенностью. В каждом человеке есть и хорошее и плохое. Помнишь «Даму с собачкой» Чехова? Ведь если разобраться, и он, и она – отрицательные герои. А Раскольников? Да, он страдал. Но и преступление совершил!
– Да ладно, Инна, все это мелочи жизни, ты мне оказала огромную услугу тем, что сообщила о Кирилле. И, наверное, в рассказе много правдивого, даже если твоя версия возникла из заблуждения насчет Тины, – натянуто улыбнулась Жанна. – Память все равно постепенно снашивается, всякая ерунда стирается и остается от человека для людей только то, что он сделал, чем был полезен и приятен. Допустим, его дело, если оно стоило того… А тайны личной жизни пусть остаются при нем.