Тине
Шрифт:
Ей подали кофе.
Мадам Бэллинг из спальни слышала, как в доме все стихло, и робко приоткрыла дверь: да, и в самом деле никого.
Как ни странно, она вздохнула с облегчением… Наконец она прошла к дочери и плотно затворила за собой двери.
А Тинка отправилась в спальню присматривать за Бэллингом.
В церкви запели. Тинка тоже отворила окна, и пение наполнило безмолвный дом:
Как знать, где ждет меня могила, Ведь бренна, бренна наша плоть, ВедьБеспокойные руки Бэллинга замедлили свои движения, казалось, Бэллинг прислушивается.
Мадам Бэллинг встала, дрожащими руками торопливо, словно украдкой, распахнула она все окна, завешенные простынями: пусть над гробом ее дочери прозвучит хотя бы надгробный псалом, посвященный другому, человеку.
Мне помоги душой отвыкнуть От суетных мирских оков, Чтоб я на зов твой мог воскликнуть: Иду, о господи, готов. о, дай мне, ты, создавший нас, Спокойно встретить смертный час.К школе быстро подкатила чья-то карета, и Софи выглянула из дверей посмотреть, кто бы это мог быть так поздно.
— Лиза! Лиза! — закричала она и от невыносимого волнения села прямо у дверей. — Это епископ, это епископ.
Совершенно растерянная, Лиза пробежала через спальню в зал.
— Мадам, мадам! — задыхалась она. — Епископ приехал.
Мадам Бэллинг медленно покинула свое место у гроба: она не сразу поняла. Потом она промолвила: «Епископ», — и задрожала всем телом.
Ноги у нее подкашивались, когда она шла в спальню, к Тинке… Не может она сейчас его видеть… нет… не может. Не может, но должна: ведь это епископ. И черный чепец надобно надеть…
Чепец достали, но мадам Бэллинг никак не могла его надеть своими непослушными руками.
…Приехал, епископ, епископ… весь синклит собрался, чтобы осудить ее дочь.
Она вышла к гостю как потерянная. Епископ ждал ее в передней. Говорить она не могла, взглянуть ему в лицо не посмела.
— Я слышал о вашем горе и хотел бы пройти к ней, — ласково сказал епископ, сжимая в своих руках дрожащие руки мадам. — Бедное дитя, бедная ваша девочка…
Мадам Бэллинг подняла на него глаза, и неописуемая улыбка, словно внезапный свет, озарила ее лицо.
— Господи, господи, — пробормотала она, целуя руки его преосвященства.
Епископ вырвал у нее свои руки и прошел к Тине. Долго не отрывал он взгляда от тихого лица, как бы погрузясь в горестную молитву.
— Да, — сказал он, поднося сложенные руки чуть ли не к глазам. — Господи, прости и помилуй нас, помилуй нас всех.
Мадам Бэллинг припала головой к подушке, па которой лежала голова ее мертвой дочери. Робко, неуверенно, словно речь шла об избавлении от высочайшего суда, она шепнула, вновь коснувшись губами его рук:
— А колокола будут звонить?
Епископ поднял голову.
— Почему ж
Мадам Бэллинг с рыданиями опустилась на колени, и епископ ласково погладил ее по голове.
В церкви запели снова — звучно разносился повсюду многоголосый хор. Епископ не шелохнулся.
— Где ж твой агнец? — И стенанья К небу Исаак восслал, Хоть не знал, что для закланья Авраам его избрал. Как ужасен вид ножа! Исаак глядит, дрожа. — Где же агнец для закланья? — Слышатся его стенанья. — Агнец есть для всесожженья, — Иисус промолвил тут. — Отче мой! В небесном царстве Нынче жертвы вознесут. Как ни страшен час прощальный, Но таков удел печальный: Только кровию невинной Искуплю людские вины.Пение затихло, но епископ по-прежнему стоял у безмолвного одра. На кладбище, над свежей могилой прогремели залпы салюта.
Люди высыпали с кладбища, и на площади послышался многоголосый говор. Пасторы поспешили к школе в некотором смущении: они узнали карету епископа.
Но когда они все были уже в передней, его преосвященство распахнул двери и вышел из зала. Он молча кивнул всем, и пасторы так же молча склонились перед ним в поклоне.
Епископ пожал руку старому Гётше и сказал ласково:
— Бедные наши Бэллинги, — И чуть тише, охваченный внезапным волнением, добавил торопливо, почти судорожно, поднося руки к глазам: — Да, да, поистине «все мы нестоящие рабы твои, дай нам постичь знамения твои».
Он вышел, коротко кивнул на прощанье и сел в свою карету.
Толпа на площади поредела, снова все стихло, затвердевшая земля мертвенно раскинулась вокруг.
Какая-то повозка чуть не налетела на епископову карету, так что его преосвященство даже высунул голову — поглядеть, кто бы это мог быть.
А была это мадам Эсбенсен, которую до того потрясла встреча с епископом, что она начала, как заводная, раскланиваться прямо со своего высокого сиденья. Лицо у нее было багровое и утомленное: передышки она себе не давала, ибо в это ужасное время все смешалось.
Вот она и приседала, пока ее повозка не свернула па другую дорогу.
Епископ опять скрылся в глубине своей кареты, так и не узнав ее.
Прямо перед ним ехала фру Аппель. Она ехала одна, в каком-то странно высоком экипаже, и ветер поднимал и раздувал над дорогой ее длинную черную вуаль.
А мадам Эсбенсен, подпрыгивая на мягком сиденье, все вертела головой, все искала глазами его преосвященство, покуда повозка мчала ее проселочной дорогой — по делам ремесла.
«…Дай нам постичь знамения твои».
1889