Тингль-Тангль
Шрифт:
По лицу Мики было видно, что она сейчас ударит Ваську, да так, что голова Васькина не удержится на тонкой шее, слетит и закатится в камин. В золу, бывшую когда-то Торкватто Тассо.
Не ударила.
Развернулась и пошла прочь.
Кто такой Торкватто Тассо? Или, может, он – Тарква-Татасса, сводный брат Муми-Тролля? Никто так и не смог объяснить Ваське популярно, даже продвинутый Леха встал в тупик. А спрашивать у Мики Васька не стала: спрашивать что-то у Мики – значит снова попадать в зависимость от нее. А это почти то же самое, что жечь книги: от неприятного
Васька больше ничего не сожгла, но с книгами в огромном книжном шкафу произошла странная вещь: они исчезли. Трудно установить, произошло ли это в одночасье или на исчезновение потребовалось время, но в один прекрасный день Васька столкнулась с пустыми полками. Это все Мика, решила она, ее римские деяния, больше некому: побоялась, что и с остальными книгами случится то же, что случилось с Торкватто Тассо, и спрятала их подальше, а может, продала.
Васька ждала облегчения от пропажи книг, но оно почему-то не приходило.
Потом, конечно, все забылось, стерлось в памяти; остался лишь единственный вопрос, до решения которого у нее так и недошли руки – кем же на самом деле был загадочный Торкватто Тассо?…
– …Торкватто Тассо, – задумчиво произносит Васька. – Ты знаешь, кто такой Торкватто Тассо?
– Понятия не имею, – пожимает плечами Ямакаси. – Фамилия итальянская… Может быть, художник?
– Может быть.
– Или скульптор, как твой дед.
– Может быть.
– Я, кстати, тоже знавал одного скульптора. Достаточно известного. Правда, он был немцем. Тобиас Брюггеманн. Не слыхала о таком?
Имя Тобиас Брюггеманн ни о чем не говорит Ваське, история искусств и уж тем более современное искусство никогда не были сильной ее стороной. И потом, что значит достаточно известный в понимании Ямакаси? Человек, который подсел к нему в баре, угостил пивом и представился скульптором? Человек, который подвез его на своем малолитражном «жуке» до центра какого-нибудь города, разговорился в пути и представился скульптором? Человек, который делал надгробия для его родителей, и уже поэтому заслуживший определение скульптор?
Известность – понятие относительное.
– Никогда не слыхала. Он же немец, а здесь Россия.
– Он работал и в России. И в Питере тоже.
– Извини…
Васька никак не может взять в толк, почему Ямакаси, до того спокойный и уравновешенный (даже на секс он потратил сил не больше, чем на компостирование билета в трамвае) – так распалился. Дался ему этот скульптор!..
Видимо – дался.
Узкие глаза Ямакаси впились в лицо Васьки с явным желанием содрать с него кожу, брови сошлись на переносице, а на щеках играют желваки. Ямакаси больше не похож на чудесную птицу Кетцаль, скорее – на разгневанного бога из джунглей, или из сельвы, или с высокогорного плато… Где еще обитают разгневанные боги?
– Я не совсем понимаю, милый… – Васька впервые назвала Ямакаси «милым». – Разве не знать имя какого-то немецкого скульптора – преступление?
Кажется, ей удалось
– Действительно, глупо получилось. Просто этот человек… открыл мне глаза на интересные вещи. Он много для меня значит.
Представить, что хоть кто-нибудь из смертных играет существенную роль в жизни Ямакаси, Васька не в состоянии. Главный человек для Ямакаси – сам Ямакаси.
– Чем же это были за интересные вещи?
– Когда-нибудь я расскажу тебе. И обещаю, ты очень удивишься. Очень.
«Когда-нибудь» означает, что Ямакаси собрался задержаться здесь, что он не исчезнет завтра, и, возможно, останется до послезавтра. Васькино сердце бьется медленнее, чем обычно, уж не влюбилась ли она?
Определенно нет.
«Кьярида миа» означает любимая моя.
Васька выяснила это, задав вопрос Ямакаси напрямую. Правда, с национальной принадлежностью кьяриды дело обстоит туманно. До сих пор не понять, идет ли речь об испанском (Ямакаси никогда не был в Испании), португальском (Ямакаси никогда не был в Португалии) или одном из диалектов итальянского (Италия тоже прошла мимо Ямакаси).
С национальной принадлежностью самого Ямакаси все еще запутанней. Он говорит и думает на русском, и нет никаких свидетельств того, что ему знаком какой-либо другой язык, кроме русского; колченогая кьярида предстает в этом контексте забавным недоразумением.
Ямакаси ничего не рассказывает о местах, в которых родился, и о местах, в которых жил, кто же он на самом деле?
Васька теряется в догадках.
Казах, выдающий себя за японца? Киргиз, выдающий себя за казаха? Кореец, выдающий себя за киргиза? Бурят, якут, китаецентричный малаец? А может, побочный продукт связи воронежской пейзанки и шамана из ненецкого стойбища? Вразумительного ответа от Ямакаси получить так и не удалось. Как не удалось узнать его настоящего, а не подсмотренного в фильме, имени. Как не удалось определить (хотя бы примерно), сколько ему лет.
После бесплодных размышлений Васька останавливается на возрастном промежутке от двадцати до двадцати пяти, только он позволяет безнаказанно сигать с крыши на крышу. После двадцати пяти выжившие в этом необычном виде спорта переходят на тренерскую работу.
Они спят в одной постели, хотя не всегда занимаются сексом. Спать с Ямакаси одно удовольствие, особенно в это, почти тропическое, лето. Несмотря на жару, его тело остается прохладным, а иногда – так просто холодным. Один раз холод, идущий от Ямакаси, сыграл с Васькой дурную шутку: она проснулась среди ночи в полной уверенности, что птица Кетцаль мертва. То есть – абсолютно мертва. Тщетные попытки уловить ее дыхание привели Ваську к тому, что она просто приникла ухом к груди, к той стороне, где расположено сердце.