Тингль-Тангль

Платова Виктория Евгеньевна

Тишина.

Тишина длилась секунду, вторую, третью. И по мере того, как они наползали друг на друга, складывались в минуты, Васькой овладевало оцепенение, она и сама – холодела. Смерть может быть заразна, подумала Васька, смерть может быть заразительна.

Стоит ли это открытие гибели птицы? – большой вопрос.

Стоит ли это открытие гибели самой Васьки?..

Тогда она и вправду была близка к гибели – или ей казалось, что близка. Ухо примерзло к груди

Ямакаси, скрюченные пальцы рук не разгибались, тонкие ледяные иглы покалывали кожу, что ей теперь делать и чего не делать? Волевым усилием оторвать себя от тела, затрясти его, закричать, зарыдать, вызвать скорую?..

– Опс, – насмешливый голос Ямакаси прозвучал как гром с ясного неба. – Что случилось, кьярида? Ты как будто чем-то взволнована?

– Кто научил тебя этому дурацкому слову? – от неожиданности она задала самый глупый вопрос из всех возможных.

– Парень, у которого я одолжил эспарденьяс, – странно, раньше шла речь о подарке. – Так что же все-таки произошло?

– Ничего. Мне просто показалось, что… что у тебя не бьется сердце.

– Решила, что я умер? – Ничего я не решала.

– Не переживай, я не умру, кьярида. А если умру – то совсем не так, поверь мне.

– Я верю.

Васькино ухо по-прежнему покоилось на груди Ямакаси, и по-прежнему в ней была тишина. Пустота. Ни одного звука. От осознания этого у Васьки путались мысли: даже у птиц есть сердце и вряд ли чудесная Кетцаль – исключение. А если сердца нет…

– Ты удивлена, что не можешь его найти? – искусством влезать в чужие головы он овладел в совершенстве, чертов клоун. Вот и сейчас: влез, взялся за кончик утка, взялся за кончик основы – и быстренько все мысли и распутал.

– Ничего я не удивлена.

– Ты просто не там ищешь.

– Что значит – не там?

– Сместись правее.

Васька не совсем понимала, к чему клонит Ямакаси, но послушно сдвинула ухо правее. А потом – еще правее и еще – пока наконец не услышала долгожданное тук-тук.

Тук-тук.

Тук-тук-тук.

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук.

– Ничего не понимаю…

– Я совсем не такой бессердечный, каким ты представляешь меня, детка. Просто сердце у меня справа.

Васька была сражена наповал этим неожиданным признанием. Чудесная птица Кетцаль с сердцем с правой стороны – это уже слишком. Слишком даже для птицы.

– Вот черт, как такое может быть?!

– Может, как видишь. Внутренние органы расположены зеркально, только и всего. Не такой уж редкий в медицине случай.

– Но и не частый, – среди Васькиных знакомых нет никого с зеркальными внутренними органами. Ямакаси и без этого был личностью исключительной, теперь же его котировки взлетели до небес.

– В этом есть и свои преимущества, поверь. Во всяком случае, если кому-нибудь придет в голову выстрелить

мне в сердце, они не найдут его в положенном месте. Мое сердце ускользнет. Разве это не потрясающе?

– Потрясающе.

Оно ускользнет в любом случае, вне зависимости от того, придет ли кому-нибудь в голову выстрелить в сердце Ямакаси, пырнуть его ножом или просто попытаться поймать его в силки; Ваське становится грустно, уж не влюбилась ли она?

Определенно нет.

Иногда Ямакаси исчезает.

Не слишком надолго, этого времени хватило бы, чтобы добраться до Петродворца, бросить монетку в фонтан, съесть мороженое, пофотографироваться с белками в парке, искупаться в месте, где «купание запрещено, проход судов», – и вернуться. Этого времени хватило бы, чтобы посмотреть в спортбаре футбольный матч, а потом финал Уимблдона, а потом – королевскую регату, – и вернуться. Этого времени хватило бы, чтобы сесть в поезд дальнего следования и отъехать от Питера километров на триста. Что расположено в трехстах километрах от Питера?

Таллин, Хельсинки, Бологое.

Насчет Таллина и Хельсинки Васька не совсем уверена.

Как не совсем уверена, что Ямакаси будет возвращаться всегда. Единственное, что хоть немного ее успокаивает, – он никогда не берет с собой рюкзак. И все вещи в нем находятся на своих местах, ни одной не пропало. Васька уже сто раз подолгу держала в руках каждую из вещей, за исключением записной книжки, просто книги и буклета с самолетами. У нее даже появились свои любимцы: китайские шары, например, их можно вертеть в руке и при этом они издают тихий мелодичный звон. Затем идет зажигалка «Зиппо» с кактусом и койотом, воющим па луну. В зажигалке отсутствует кремень, Васька выяснила это опытным путем.

И еще календарик.

Иногда Ваське кажется, что схема метрополитена, нарисованная на нем, меняет свою конфигурацию. Да нет же, она совершенно уверена в этом! Еще вчера красная и желтая линии сходились вместе под углом в сорок пять градусов, а сегодня идут параллельно друг другу. Еще вчера черная и синяя линии пересекали желтую, а сегодня черная исчезла и осталась одна синяя. Ваську злит, что все судьбоносные для неизвестного ей метрополитена события происходят помимо нее. Она часами вглядывается в календарик, стараясь схватить линии за руку в момент их трансформации – куда там! Они всегда находят способ объегорить Ваську.

Глазение на календарик часто вводит ее в состояние некоего транса. Тогда границы матовой поверхности календаря раздвигаются, зажеванные углы перестают существовать, и Васька явственно видит черноту туннелей, светофоры, стрелки для перевода рельсов, проносящиеся мимо платформы и даже людей на платформах. И даже таблички с названиями станций. Названия на них прочесть невозможно (редкая психологическая особенность Васьки и здесь даст о себе знать), но…

В этом «но» все и дело.