Тинко

Штритматтер Эрвин

Учитель Керн проверяет проходы между столиками: чисто ли и нет ли бумажных катышков. В среднем проходе ему что-то не понравилось.

— Подними, пожалуйста, — говорит он Стефани с упреком.

У нашего учителя Керна очки с очень толстыми стеклами. Далеко он не может видеть. Вот и сейчас он заметил что-то белое на полу и подумал — бумажка. То, что он велит поднять Стефани, на самом деле половинка яичной скорлупы. На скорлупке написано: «ВесОлых кОникул!» Стефани — девочка-паинька, у нее небось хорошие отметки, и табель она получит хороший. Она откидывает свои косички за спину и нагибается, чтобы поднять скорлупу. Но как только она притрагивается к ней, скорлупа удирает. Шурша по проходу, она бежит

навстречу учителю. Тот тоже нагибается: он хочет рассмотреть, что это такое катится по полу. Но скорлупка поворачивает и быстро бежит под стол к девочкам. Девчонки пищат. Они задирают ноги, вскакивают на столики. Мальчишки тоже все вскочили и бросились к столам, где сидят девчонки: им страсть как хочется поймать удирающую скорлупку. Только Фриц Кимпель остается на своем месте. Он сложил руки и смотрит на портрет нашего президента, будто он в первый раз его видит. Я тоже не вскочил: я не хочу делать свой табель еще хуже, чем он есть. Ребята загоняют скорлупку к окну. Вот тебе и раз! Скорлупка взбирается по каменной стене до занавески и лезет по ней вверх. Вон она взобралась на багетку. Но тут-то все и выясняется: теперь мы видим, как скорлупка перебирает лапками. Лапки у нее мышиные. Сразу все догадываются, кто придумал бегающее яйцо. И нечего Фрицу Кимпелю разыгрывать из себя пай-мальчика! Девчонки визжат и, как по команде, все указывают на него пальцем. Кто-то дергает занавеску. Мышка теряет равновесие и падает вверх тормашками на подоконник. Она сучит лапками в воздухе, как черепаха, если ее перевернуть на спину, только гораздо быстрей. Оказывается, Фриц пропустил у мышки под животиком белые нитки и привязал ее к скорлупе. Серенькая головка с маленькими глазками выглядывает в дырочку. Мышке хорошо было видно, куда бежать.

Зепп освобождает мышку из ее домика-скорлупы. Он открывает окно и выпускает зверька на волю. Шшшик! — и нет мышки. Она исчезла в диком винограде. Петух учителя Керна остановился, склонил голову набок и закукарекал. Это он на всякий случай предупреждает своих курочек.

— Как видите, зачинщики сами себя выдали! — говорит учитель Керн и усталой походкой идет к кафедре.

Мне так и хочется крикнуть: «Это не я! Я совсем не хочу, чтобы вы были грустный, господин учитель Керн!» Почему Фриц не скажет, что я тут ни при чем? Вон он даже грозится мне кулаком. Это чтобы я не выдавал, что он один во всем виноват.

Учитель Керн раскрывает папку с табелями:

— Дети! Я сегодня всю ночь не смыкал глаз. Вы должны знать, что учителю очень тяжело решиться оставить ученика на второй год. Это ведь означает, что ученик на целый год позднее своих товарищей кончит школу. Но то, что сегодня наделали Кимпель и Краске, укрепило меня в моем решении. Да-да, укрепило. Им еще рано переходить в следующий класс. И даже если не принимать во внимание всего того беспорядка, который они учинили сегодня в классе, мучая маленького зверька, то мне думается, что Фриц Кимпель двумя грубыми орфографическими ошибками, сделанными им в словах «ВесОлых кОникул», лишний раз подтвердил свою отметку по немецкому языку. Да-да, он получил ее заслуженно.

Я сижу, и мне кажется, что я все вижу во сне. Класс как в тумане, а в голове жужжит: я остался на второй год! Я второгодник, я второгодник!

В прошлом году маленький Шурихт остался на второй год. Мы его так задразнили, что он полез на электрический столб: он хотел схватиться за провода и умереть. Его старший брат побежал тогда к учителю Керну.

Учитель Керн взял маленького Шурихта на руки и пришел к нам. Маленький Шурихт совсем не был виноват в том, что он остался на второй год. Они тоже переселенцы и очень долго переезжали с места на место, и маленький Шурихт не ходил в школу. Он не умел как следует ни писать, ни читать, а уроки ему задавали

такие же, как нам.

Как только учитель Керн все это рассказал, нам сразу стало очень жалко маленького Шурихта, мы перестали его дразнить, а когда играли в партизан, выбрали его командиром партизанского отряда. На голову ему мы надели венок из цветов. Маленький Шурихт сразу загордился и сказал, что он вовсе и не хотел схватиться за провода, а думал только подержаться за изолятор. Но его брат Вилли, большой Шурихт, сказал, что братишка все равно схватился бы за провода: он у них один раз уже вешался. Маленького Шурихта как-то побил отец за то, что пропала хлебная карточка. Мать тогда вынула маленького Шурихта из петли. А хлебную карточку, оказывается, стащила мышь. Она сделала себе за комодом из нее гнездо.

— Тинко, ты слышал, что я сказал? — доносится издали голос учителя Керна.

Я встаю. Я ничего не слышал.

— Что я сказал про табель, Мартин Краске?

— У кого плохой табель, тот останется на второй год… (Приглушенный смешок пробегает по классу.) А после каникул он будет ходить в школу вместе с мелюзгой.

— Ну, вот видишь, и ты заслуженно получил плохую отметку по прилежанию. А сказал я вот что: нужно, чтобы табель подписал твой отец. В том случае, если в доме нет отца, табель подписывает мать. Ты теперь знаешь, что надо делать?

— Да, я знаю, что надо делать, господин учитель Керн.

И снова я уже ничего не слышу и вздрагиваю, когда весь класс вдруг встает и начинает петь:

Запах роз и птичий гомон, Лес и поле расцвели…

Я не знаю, можно мне петь со всеми вместе или нет. Я ведь уже не в этом классе учусь. Лучше я помолчу. Когда класс начинает петь вторую строфу, Фриц щиплет меня за ногу и поет, дурачась:

Дура Грета очумела И бежит теперь домой…

При этом он держит свой табель в руках, словно это ноты, — перед самым носом. Он то басит, как старичок, то верещит по-поросячьи.

После пения учитель Керн пожимает всем руки. Стефани он даже гладит по голове. У нее самый лучший табель. Хорошо, что в следующем году я не буду учиться вместе со Стефани! Если мы женимся на фрау Клари, то Стефани не сможет ябедничать, какие мне заданы уроки.

Учитель Керн и мне пожимает руку и при этом внимательно смотрит на меня:

— Подумай хорошенько надо всем, Мартин Краске. Отец твой, наверно, очень огорчится.

Уж лучше бы он накричал на меня! Всегда у меня сердце щемит, когда учитель Керн делается грустный. Вот возьму да разревусь!

Фрицу Кимпелю учитель Керн тоже пожимает руку. Но Фриц отворачивается. Взгляд его падает на глобус, который стоит на классном шкафу. На глобусе сидит красивая навозная муха. Она устроилась на Альпах и чистит свои крылышки. Фрицу Кимпелю учитель Керн ничего не говорит. А Фриц плюет себе на руку, которую он только что подавал учителю, и вытирает ее о штаны.

Как табун жеребят, мы выскакиваем на улицу. Солнце сверкает над пожелтевшими полями спелой ржи. Пчелы и мухи так и жужжат. В палисаднике распустились летние цветы.

Высунувшись из окна, учитель Керн кричит нам вдогонку:

— Книжки не забывайте! В дождливый день хорошо и в книжку заглянуть!

Мы все громко смеемся ему в ответ.

У выхода выстроились Зепп, Пуговка, Белый Клаушке и большой Шурихт. Это они нас с Фрицем поджидают. Чего им еще надо? Фриц говорит, чтоб я отдал ему свои деревянные туфли. Я отдаю.

Не успеваем мы дойти с ним до больших кленов, как позади нас ребята хором кричат:

— Кто ходит второй год в один класс? Сви-но-пас!