Типа в сказку попал

Я знал, что умираю. Но знал только я. Тот, кто убил меня, был уже мертв. Я сам подарил ему удар милосердия. Ему повезло, а вот мне… Плохое он выбрал место для нападения: нельзя здесь умирать. И я цепляюсь за Нить жизни, упрямо надеюсь на чудо. Но чуда не будет – с такими ранами не живут. Ног я уже не чувствую и правой рукой едва могу шевелить. Устал я, нет сил выбраться, а умирать страшно. Здесь страшно. Обратил бы против себя Нож, да нельзя. Неупокоенный с Ножом – это еще страшнее. И я не отпускаю жизнь, ищу свои Отражения.

Далеко они от меня.

И трудно это – дотянуться, увидеть. Труднее, чем бежать со сломанной ногой. И сил много отнимает. Меж двумя вздохами сгорают годы жизни. Моей жизни. Да что ее теперь жалеть! Поздно. Нельзя мне здесь умирать, никак нельзя!…

Дотянулся, увидел.

Отражения есть у каждого, но мало кто слышал о них, мало кто верит. Я слышал. И не верил. Пришло время – сам убедился.

По-разному они жили, мои Отражения, в разных мирах. Радовались и грустили, любили и проклинали, в богатстве и бедности, во здравии и болезни… жили, не зная обо мне и друг о друге. Но, как и я, все крепко держались за жизнь. И якорными канатами были их Нити жизни.

Только у одного Нить была с надрывом. И она быстро истончалась. С каждым ударом его сердца. А он жил и не знал еще, что его уже убили. Я потянулся к нему, позвал и он откликнулся так, будто ждал меня всю жизнь.

Связать две Нити легко, если умеешь. И никто не мешает. Он не мешал, а я умел. Связал, потянул и… вздохнуть он успел там, а выдыхал уже рядом со мной.

Не осталось сил разговаривать с ним, да и время моей жизни почти закончилось. Хорошо, что я из рода долгожителей: успел передать другому свою память, а вместе с ней и свое проклятие. Вложил в его ладонь свиток знания и сапфир умения. Так пел сказитель великого тойя сто сезонов назад. И тяжесть выбора легла на плечи другого.

– Убей, – попросил я его.

Он медлил.

Тогда я сам нажал на его руку. Ту, что с Ножом. Клинок радостно вошел в мое тело. И я стал свободным.

Я знал, что скоро сдохну. Вот как увидел этих уродов, так сразу и понял: все, финиш. А ведь только-только жизнь налаживаться стала. И работа по душе, и лапа в барыше. Писал я когда-то стишата, да не получилось из меня гениального поэта. И верный, заботливый муж не получился. Думал, фигня все это – успею еще, а жизни осталось на вдох-выдох.

Понятное дело, я не собирался жить вечно, но подыхать вот так, на глазах у толпы, очень уж не хотелось. Многих мудаков порадует моя смерть. Особенно такая. И так хотелось сделать им гадость: умереть в другом месте и без свидетелей… Душу бы заложил, чтоб сбылось последнее желание!

Не знаю уж, кто там услышал меня, но попал я в незнакомое место. Сразу и совсем в незнакомое. А тот, кто мог хоть чего-то рассказать, умирал. Это я понял с первого взгляда, с такими ранами долго не живут. Его лицо показалось знакомым. Еще немного и я бы вспомнил. Но он вложил мне в ладонь нож и я отвлекся. На пару секунд, не больше. И спрашивать стало поздно. Умирающий нажал на мою руку, и сам проткнул себя ножом. А потом улыбнулся мне, как любимой мамочке, и все. Финиш.

Пугаться я не стал, не из пугливых. Только удивился, когда его тело высохло в мумию и рассыпалось. Быстро. Будто сотню лет было уже мертвым.

А мне надо было уходить. В поганое место я

попал. Опасное. Не для живых оно. Никто не говорил мне этого, но я откуда-то знал. Наверняка! И я потопал к выходу. А нож удобно лежал в ладони, будто я родился с ним.

Я еще не знал, что стану проклинать этот день, и орать равнодушному желтку луны:

– Лучше бы я сгорел в том Мерсе! Лучше бы…

Ну, нет в жизни совершенства! Нормальному пацану всегда чего-то не хватает для полного счастья. То он готов оказаться где угодно, только бы не сдохнуть, внезапно и скоропостижно, а когда оказывается в этом самом где угодно, то сразу появляются вопросы. Типа: Куда это меня занесло? Как это я здесь очутился? Потом появятся и другие, вопросы в смысле. Но эти одни из главных. А не найдешь на них ответы, начнутся заморочки: Может, я сплю, и все это мне снится? или А может, это мой предсмертный бред? Ну, как нормальному пацану убедиться, что все вокруг не глюк? Спросить у кого-то? Ага, как же! Вдруг тот, у кого спросишь, слепой от рождения? Или дальтоник. Или не видит того, чего видишь ты. Типа, ты – избранный, а остальные так себе. Знаю я одно заведение, где на таких избранных рубашки с длинными рукавами одевают, а рукава за спиной завязывают. Не хотелось бы попасть туда.

Сказали бы вчера, что не смогу отличить живого от мертвого, ни в жисть не поверил бы. А сегодня вот иду по коридору и не знаю, живой я или как.

И на фига мне эти философские заморочки?! Пусть лучшие умы человечества ими заморачиваются. А мне бы чего попроще. Типа, гланды удалить с помощью автогена. И через то место, через что у нас, русских, все делается.

Все-таки, когда Бог хочет наказать человека, не дураком он его делает, а умным. И заставляет искать ответы на всякие дурацкие вопросы. А дураку эти ответы и на фиг не нужны. Дураку и без них хорошо.

Господи, за что наказываешь?! Чего я такого сделал?

И все-таки, куда же меня занесло?

Да уж, проблемка…

И решать ее, похоже, придется самому. А то желающие помочь в очередь не выстраиваются.

Если твоя жизнь от чего-то зависит, лучше это чего-то делать своими руками.

Не знаю, сам я придумал эту заумь или услышал где-то, но действовать решил так, будто помощи мне ждать не от кого. Да и не привык я надеяться на кого-то – помогут на копейку, а благодарности ждут на десять баксов. Стараюсь сам справляться со своими проблемами. Может, за излишнюю самостоятельность меня и… Ладно проехали.

Вернее, прошли. Переступили через груду тряпья и потопали дальше. Потом остановились, вернулись и решили рассмотреть поближе, через чего это такое мы переступили, пока наши мысли витали незнамо где.

До тряпья этим вещичкам было еще далеко. Мой знакомый, чье имя я так и не вспомнил, был одет как бы не хуже. Да и оружия среди тряпья валяться не должно, и мешочка с какими-то странными чешуйками. По виду – золотыми и серебряными. Назвать их деньгами язык не поворачивался. Чешуйка так же напоминала монету, как рулон обоев – туалетную бумагу. А уж привычные мне бабки еще меньше. И почему они в мешке? Что за примитив?…