Типы Царского сада
Шрифт:
Я хотел остаться в Киеве ещё на день или на два, чтоб отыскать в Царском саду подходящего мальчика. Я его ясно представлял себе; но мне хотелось увидеть его и убедиться, что я не ошибаюсь, а если ошибаюсь, то сейчас же во всех подробностях исправить ошибку. Судьба благоволила ко мне, и я нашёл мальчика, какого мне надо было, даже с такими волосами, какие требовались общею колористическою композициею задуманной мною картины.
Это случилось сейчас же, как только я вошёл в Царский сад и повернул налево, взобравшись на косогор, что за купеческим клубом.
Мальчик, по босяцкому
– Здравствуй, милый.
– И вы здравствуйте.
– Как тебя зовут?
– На-що вам?
– Пойди сюда… Не бойся… Да что ты? Скажи мне, есть у тебя отец?
Я с удивлением увидел, как мальчик, лежавший до того неподвижно и апатично, проявил вдруг необычайную и на первый взгляд ничем необъяснимую деятельность. Он вскочил как ужаленный и словно белка с непонятной скоростью стал карабкаться на дерево; раза два посмотрел он вниз, на меня, с испуганным лицом, готовый расплакаться. Светлые рыжеватые волосы гривой нависли на глаза и придавали ему вид зверка; колени его и локти долго сверкали в зелёной листве дерева, и, наконец, он исчез. Я видел только у самой вершины клёна в просвете тёмно-зелёных веток алое пятно кумачной рубашки. Он притаился.
– Послушай! Чего ты испугался?
Ответа не было.
Я постоял, пожал плечами и хотел идти дальше; но из кустов вышел Кочерга, изящно поклонился и, в качестве любезного бельома, нашёл необходимым помочь мне.
– Это, рекомендую, мой камердинер…
– Ваш камердинер?
– Натурально, мой. Его зовут Сороконожкой. Эй, дурень, слезай! Пан добрый! Он тебе зла не сделает! Он не от батьки! Да ну, слезай, а то отдую! Престранное создание, доложу вам. Уже несколько недель, как обратил я на него должное внимание, но только весьма трудно приучить его к отправлению свойственных его званию и расторопности обязанностей. Он удрал от своего родителя, который пречудеснейший столяр, но зверь и даже раз повесил сына… Уверяю вас честью! От этого он в постоянном страхе и недоумении, что его арестуют и водворят. А уж если водворят, то можете вообразить, какая лупка ожидает молодца! После повешения-то! Слезай, слезай! Барин денег даст! Посидишь немного, нарисует тебя и даст. А деньги, доложу вам, ух как необходимы! Вы ему, пожалуйста, копеек пятьдесят дайте. Мальчик замечательный и честности редкой. Представьте, всё, что ни получит, что ни стащит – несёт ко мне…
– В этом и состоят его обязанности?
– Ну, не скажите… Он чистит мне платье, – тут отставной портупей-юнкер указал на свою рубаху с дыркой на плече. – Чистит сапоги… Стелет мне постель – из сена. Бегает за водкой.
Между тем Сороконожка слез с дерева и стоял поодаль, исподлобья глядя на меня. Был это мальчик лет пятнадцати. Ему было чудно? что я не хватаю его, а мирно беседую с босяком, и он стал улыбаться.
– Ишь, шельма! Смеётся! – начал Кочерга и схватил Сороконожку за вихор. – Ты чего струсил? Недостойный слуга! Садись и глазом не моргни, каналья! Не дыши!
– Присядь, присядь, – сказал я, раскрывая альбом.
– Господин
Я исполнил просьбу Кочерги.
Он взял монету и спокойно опустил её в карман.
– Au r'evoir! Пропущу рюмашечку. А ты – смотри у меня! Если г-н художник пожалуется, что ты неспокойно сидел – исколочу, изувечу! Уши обрежу, кишки выпущу и на руку намотаю!
– Что, он тебя бьёт? – спросил я по уходе портупей-юнкера.
Сороконожка ухмыльнулся.
– Ни, ни разу не бив. Вин усё шуткуе. Ему усё играшки.
– И ты ему всё отдаёшь?
– Що усё?
– Что ни получишь. Вот я тебе дам денег теперь за то, что ты посидишь. Ты ему отдашь?
– А тож кому!?
– За что же?
– Як за що? Вин скаже: «А де гроши?», то я и виддам. Мени грошей не треба.
– А что ж ты ешь?
– Що уси идят, то и я.
– Босяки тебя кормят?
– А то ж.
Я торопливо набрасывал Сороконожку. До поезда было немало времени, но предстояло ещё кое-что сделать, и мне нельзя было засиживаться в саду.
– Господин художник, а господин художник!
Я поднял голову. Опять стоял бельом. Он уже успел пропить пятиалтынный, что было видно по его раскрасневшемуся носу. Тёмное пятно на левой скуле, не замеченное мною раньше, бросилось мне в глаза.
– Что вам?
– Публика проголодалась.
– Какая публика?
– Зверинец в сборе! Вон там на лужайке, сейчас за каланчой… Они ожидают. Я сказал им как благородный дворянин, что угощу обедом… Дайте взаймы?! Завтра возвращу… Честное слово!
– Мы с вами едва ли увидимся.
– Уезжаете? В самом деле? Вот что… Жаль! Так тем более, вы не должны скупиться! Нет, вы рубль дайте! Уж и вспоминать вас будем… Дайте рубль без отдачи.
Я вынул моё тощее портмоне и дал Сороконожке рубль с тем, чтоб он обратил его на пользу всей братии. Бельом даже языком прищёлкнул. Он раскланялся со мною развязно и дурашливо, откинув далеко руку и закатив глаза.
– Ах, вот ещё к вам просьба?! – сказал он, возвращаясь впопыхах, между тем как Сороконожка продолжал идти дальше, зажав в руке бумажку.
– Какая?
– Нет ли с вами красок?
– Зачем вам краски?
– Нет ли телесной краски?
Он таинственно и любезно смотрел на меня.
– Да зачем?
В ответ он поднял палец и указал на чёрно-багровое пятно под левым глазом.
– Закрасить.
– Нет, красок с собой нет. Странная идея! Всё равно, так пройдёт.
– Нехорошо-с! – возразил он. – На Крещатик нельзя показаться.
– До свидания!
– До свидания! Счастливой дороги! Надо спешить к своим!
Я вышел из сада и поднялся по Александровской улице. Я прошёл уже изрядное пространство, как услышал, что кто-то бежит позади меня и кричит:
– Пан, а пан!
Я обернулся и увидел Сороконожку.
– Ножик загубили! – кричал он, подавая мне перочинный нож.
Мне ужасно понравился этот мальчик.
– Послушай, поедем со мною. Ты будешь служить у меня. Я тебя грамоте обучу, одену…
– Добре…
– Я разыщу твоего отца и уговорю его отпустить тебя, дать тебе бумагу…