Тиран на замену
Шрифт:
Вслух возникать не стала. Как известно, инициатива наказуема. Я. прежде чем выйти из камеры, напоследок обернулась. Действительно, из нашей академической компании бодрствовала только я. Горестно вздохнув, я-таки поплелась следом за кукловодом, причем по собственной воле. Хорошо хоть в этот раз он не принуждал идти за ним по приказу редкого дара управления смертными.
Цитадель преобразилась до неузнаваемости: коридоры отмыты, во всех факелах на стенах горело зеленое пламя, на каждой двери висела табличка с номером аудитории и названием для чего это помещение использовалось.
– Простите, а почему вдруг? Вдруг все это?
Правильные слова крутились на кончике языка, но ничего путного в голову не приходило. Не возмущаться же, что в академию пришли непонятные люди и устроили в ней свои порядки? Обвинять в захвате территории новое начальство? В лучшем случае пошлют далеко и навсегда. Хуже, если начнут копаться в прошлом.
Кукловод вопрос проигнорировал. Он все также бодро шел по длинным коридорам, вел меня в центральную башню. Насколько мне было известно, именно там располагался кабинет старика-ректора. Отчего же Вольсхому, занявшему его пост, не отобрать и стол с постелью? Да и таскаться с экстренным чемоданчиком уже надоело. Лежал себе да и лежал бы дальше в шкафу. Нет, нужно было в шесть утра сработать пожарной тревоге! Кто же учения в первый день проводит? Или ждут комиссию какую?
Брр... Только этого ко всему прочему не хватало!
В центральной башне я оказалась впервые, а потому в личный кабинет ректора входила с опаской. Чую, отдуваться придется не только за себя, но и за всех тех, кто сейчас чудесно дрыхнул в подземелье. Зачем встала? Притворилась бы спящей и делов-то! В сон клонило немилосердно. Пролетевшая бурная, пьяная ночь не прошла бесследно. По ходу я оправила скомканную одежку и заплела косу, засунув кончик под воротник, чтобы не растрепалась. Чуяла, что предстоял серьезный разговор.
«Гора мышц» зарылся с головой в документы - только темная макушка и была видна, но мое прибытие все равно не проворонил. Бумаги, с которыми он работал до этого, в тот же момент были отодвинуты на край итак заваленного стола, а в свободный центр положена одна папочка Внутри - один листок-заявление по уже знакомой мне форме и краткое перечисление всех повышений уровня.
– Присаживайтесь, адепт Тонверк, - любезно предложил Вольсхий, но из амплуа эдакого чудовища не вышел.
– Предстоит серьезный разговор.
Сесть я была только рада, хотя старый стул с надломленной ножкой грозился вот-вот развалиться. Сел бы на него кто потяжелее, вроде Вольсхого или той манисы, которая плевалась ядом в мою сторону в подвале, то точно бы рухнул на пол. Уж я бы позлорадствовала... в глубине души. Нарваться на неприятности все же хотелось меньше, чем выпустить пар.
– Я предлагаю вам стать лидером и представлять интересы прошлогодних адептов академии. Как видите, проводится серьезная реорганизация и помощь каждого...
Сладка песенка, да конец близок. Видимо, я действительно похожа на непрошибаемую дурочку, как однажды заявил Эрж, раз Вольсхий с таким яростным желанием подбивал меня, как мотылька, лететь в пламя костра.
–
– было сказано решительно, категорично, чтобы ни одна крыса не засомневалась в принятом окончательно решении.
– Что?
– удивился Вольсхий, слегка опустивший подбородок, и взглянул на меня исподлобья.
Я впервые увидела на его лице выражение искреннего недоумения, но он быстро взял себя в руки. Кисти сложил в замок на столе, несколько рассеянный карий взгляд с некоторой досадой и злостью вперился в меня, из-за которого тело покрылось гусиной кожей.
– Я отказываюсь, - уверенно повторила и сложила руки на колени, чтобы не начать теребить браслет или поправлять складки туники.
– Не позволю сделать из себя крайнюю. Я не буду отвечать за то, в чем вы меня обвините.
– Обвиню? И в чем же, адепт Тонверк?
– поинтересовался Вольсхий с явно недоброжелательной ухмылкой.
– В мирное время наказание лидеров групп разрешено только за административное правонарушение или подрыв учебной деятельности.
– Произойти может все что угодно, монрес ректор. Даже не пытайтесь меня убедить, что возьмете всю ответственность на себя. Вы не первый, кто брался за реорганизацию академии...
– замявшись, я потеряла мысль, а потому не стала продолжать.
Вольсхий зло усмехнулся и споро сделал пометку в единственном листке моего личного дела. Что было записано - я не видела и гадать, вопреки вспыхнувшему любопытству, не стала. Да разве имело смысл то, что думал обо мне Вольсхий?
А еще я заметила, Вольсхий очень любил молчать. Даже после обвинений он не стал с пеной у рта доказывать обратное. Но злобу затаил - это точно.
– Думаешь, мир крутится вокруг тебя?
– Вольсхий сделал еще один росчерк пера по моему листку учета, поставил размашистую, витиеватую подпись в самом внизу и закрыл папку.
– Мне не нужен крайний. Мне нужен посредник между новой администрацией академии и прежними учениками. Дед очень просил позаботиться о вас, недоучках.
Сердце сжалось: мимолетное предположение, что нас всех все-таки вышвырнут на улицу, начинало реализовываться. Все происходило настолько быстро, что я, привыкшая к размеренности и праздности, не успевала ни среагировать, ни просчитать следующий шаг.
Вольсхий поднялся, прихватив за собой папку с моим листком учета. А у меня голова разрывалась из-за бестолковых и болезненных попыток срочно придумать план. Ничего не выходило, и все больше склонялась попросить помощи у Сарона... но ведь даже он не знал всей правды и обо мне, и о нас с Вольсхим.
Глазки бегали по поверхности стола, пока взгляд не ухватился за маленькую тоненькую книжонку. Пока Вольсхий стоял ко мне (и к столу соответственно) спиной, разбирая ворох пыльных папок с личными делами, я не смогла отказать себе в любопытстве и схватила книжку.
Она была рукописной. Мелкий круглый почерк с волнообразными строчками мне уже доводилось видеть и не раз - он принадлежал старику-ректору. Это его личный дневник или... Услышав шорох сбоку, мне пришлось быстро вернутьпр взятое на место и заткнуть любопытство за шиворот.