Тиран на замену
Шрифт:
Марион Разэл отдал ему бордовую папку в палец толщиной, что лежала в его руках под серой.
– Приказ на отчисление уже готов. Не хватает только вашей подписи. Также кафедра иллюзий требует произвести ремонт помещений...
Кукловод перепрыгивал с темы на тему также непринужденно, как и Кас. Он. наверное, пудрил мозги людям с той же профессиональной точностью, что и подчинял их тела. Меня даже на какое-то время зависть захватила, но она быстро угасла: не хотела бы я быть у Вольсхого на посылках.
– Что-то не так? Я закладывал в бюджете строку расходов на ремонтные
Покайся. Марион Разэл! И да воздастся тебе за твои грехи! А Вольсхий тем временем совсем сдулся, чуть скатившись под стол. Его самомнение на несколько минут упало ниже уровня моря, что весьма порадовало мою рассерженную душу.
– Я приказал?
– зло рыкнул Вольсхий, не меньше играя на публику в моем лице, чем его помощник и «правая рука».
– А зачем нам в академии эти отбросы? Они даже свежего мертвеца поднять не в силах. Кафедра иллюзий...
Профессионал, ничего не скажешь! То ли из-за его удивительных навыков манипулирования, то ли по собственному желанию Вольсхий переключился, уткнувшись в бухгалтерскую сводку по планированию ремонта помещений. Я перевела на нового ректора многозначительный взгляд, получила полный игнор в ответ и решилась Вольсхого подначить.
– И это ваше честное мужское?! Вот как вы держите свое слово, князь! Вы точно настоящий князь?!
От конфуза Вольсхий даже не заметил, что никакого обещания с клятвой «я же мужчина» он не давал. Пока он не очухался, хотела найти его слабое место, но Марион Разэл пристально следил за мной и, когда он скрестил пальцы на левой руке, из-за ракурса незаметной Вольсхому. я не смогла раскрыть рта.
– Вез проверки никто не будет отчислен, - с нажимом и как-то нехотя повторил Вольсхий.
– При несоответствии знаний уровню будет произведено понижение.
Голубые глаза гневно пронзили меня, как нож. Если бы Марион Разэл не умел контролировать дар кукловода, то я была бы уже мертва. Либо разоблачена, если бы мой дар вспыхнул встречно. Но ничего непоправимого, вечная жизнь Истинным, не произошло.
– Прекратите переглядываться, как две кикиморы!
– рыкнул Вольсхий, недовольный полным игнором теперь уже его персоны. Вот же ж: сам игнорировал с превеликим удовольствием и в то же время не терпел находится вне внимания окружающих.
Пахло жареным...
– Это вы меня сейчас кикиморой назвали?!!
– закричала я, подскочив с качающегося стула на ноги и уперев руки в стол.
Полное искреннего возмущения восклицание получилось намного лучше, чем жалостливый голосок. Да я сама себе поверила! Может, дурочкой прикинуться? Сойду ли?
– Тонверк, свободная!
От неожиданно холодного тона приказа я вся подсобралась, развернулась, попрощавшись уважительным кивком через плечо и поспешила покинуть ректорский кабинет. Как только за мной закрылась дверь, в кабинете разгорелся жаркий спор. Я же в полной прострации несколько раз хлопнула в ладоши. Аплодисменты вышли жалкими.
– Как только
Возмущение потонуло в мертвой тишине башни.
Просторные коридоры тоже молчали, скрадывая шорох моих шагов. И куда же подевались увиденные мною утром на плацу сотни адептов? Неужели почудились с перепоя? Успев порадоваться, я разочарованно вздохнула: из дверей вразнобой повалили незнакомые люди разных академических возрастов. Неужели на занятия ходили? На них нужно ходить?
По возвращении в комнату, которую с недавних пор приходилось делить с еще тремя девушками, я замерла в большем недоумении, чем когда выходила из кабинета ректора Экстренный чемоданчик выпал из ослабевшей руки. Кровать, с которой я навернулась во время утренней пожарной тревоги, была идеально застелена, подушки лежали ровно и шкаф оказался плотно закрыт. Внутри - тоже все аккуратно сложено. Не в таком виде я оставляла вещи, уходя.
– Здесь что, уборщицы завелись?
– спросила я у новых соседок.
Две из трех, одетых в одинаковые черные костюмы, обернулись, но ничего толкового не сказали. Третья презрительно хмыкнула без отрыва от сбора сумки. Да-да, мне тоже не нравилось, что мою личную территорию экспроприировали, но я же не высказывала свое законодательное мнение!
– Через двадцать минут начало следующего занятия, - мерзко плюнула она.
– Желаю остаться без обеда и опоздать!
– хамка забрала сумку и вышла из комнаты.
– Не обращай на нее внимание.
– дружелюбно посоветовала одна из двух одинаковых девушек с коротким каре - К седьмому уровню все становятся немножко того. Я Валла, это моя сестра Дэра. а та стерва - Инрит.
– Линайя. Седьмой уровень. Тараканы в голове исключительно вежливые.
Старая шутка разрядила возникшее между нами напряжение. Помня о совершенной ошибке, я села на кровать и воспользовалась возможностью рассмотреть соседок.
Обе весьма похожи внешне темноволосы, как и три четверти некромантов; худощавы, как большинство девушек до шестнадцати лет; зеленоглазы; с мягкими чертами лиц, заостренных к подбородку. И действительно; обе близняшки совершенно неразличимы внешне. Их только разделяли шейные кулоны с первой буквой имени. И прически, и макияж, и маникюр у обеих одинаковый: прямая челка, дымчатые тени вокруг глаз, черный лак на ногтях.
– Но Инрит права.
– в разговор вступила Дэра, - лучше поспешить, а то пообедать не успеем или на занятия опоздаем. Магистры только и ищут возможность поймать на малейшем проколе. Они все, как один, обожают давать взыскания. А уж Вольсхий... чуть что сразу в изолятор отправляет!
– Характерец-то с гнильцой, - согласилась Валла, кивая.
– Ты не смотри, что хорош внешне. Загрызет, если дорогу ему перейдешь.
Вольсхий... хорош внешне? Он был хорош шесть лет назад, а сейчас что? Или у некроманток другие понятия о внешней привлекательности, чем у целительниц? Влечение к определенному типажу было заложено на генетическом уровне? Или просто я какая-то не такая? Другая? Да. быть другой намного лучше, чем какой-то не такой, какой-то неправильной.