Тираны. Императрица
Шрифт:
Но Орхидея легким кивком позвала его за собой и уверенно повела по улице. Несколько раз они сворачивали на улочки поменьше и потише, пока не оказались на одной, где виднелись лишь мелкие лавки торговцев всякой всячиной да совсем крохотные, на два или три столика, закусочные. Народу почти не было. Быстро темнело, и хозяева заведений зажигали лампы, вешали их на крюки в потолке. Лавочники, напротив, принялись убирать и складывать свой товар. Легкие снежинки, появившиеся в воздухе, медленно оседали на землю.
— Не хочется быть в толпе, — обронила девушка, разглядывая еще не убранную продавцом
Дун Ли замешкался с ответом. Как может рикша не знать город… Но не признаваться же этой красавице в том, что в свое время он не просто сновал по городу в поисках заработка, а следом за ним скрипела колесами тележка, в которую он был впряжен, как животное.
Орхидея, казалось, не заметила его заминки.
— Раньше мы проживали в переулке Западный пруд, — с грустью в голосе сказала она, крутя руках маленькое зеркало, вставленное в оловянную рамку. — Я любила гулять по Шишахаю, особенно весной или ранней осенью — когда еще не утомляет зной и не досаждают холода. С подругами мы обычно забирались на мостик Серебряный слиток, он нависает над местом, где соединяются Передний, Задний и Западный пруды. Мы подолгу смотрели на воду, как в ней играет солнце и резвятся красные рыбки, или на голубые горы вдали…
Вздохнув, Орхидея положила зеркало на прилавок.
Продавец, восхищенно наблюдавший за ней, заулыбался во все широкое, кирпичного цвета лицо, отчего узкие глаза его и вовсе превратились в две черточки.
— Раз не купили, уважаемая, то берите даром! В честь праздника!
Орхидея засмеялась и покачала головой, но ее смех лишь воодушевил торговца:
— Берите, берите! Будете в него смотреться и вспоминать доброго Вана!
Девушка посмотрела на него, затем перевела взгляд на Дун Ли и неожиданно серьезно сказала:
— Вы опоздали, добрый Ван! У меня уже есть подарок и есть кого вспоминать! Пойдем, Дун Ли, проводишь меня до моего хутуна.
Влюбленный парень, не чуя под собой земли, пошел рядом с красавицей. Сердце его переполняла радость.
В одном из переулков Орхидея остановилась и, подняв лицо к небу, улыбнулась:
— Наверное, ночью выпадет снег.
— Ты любишь зиму? — удивился Дун Ли.
Орхидея мелкими изящными шажками продолжила путь. Ее воздыхатель поспешил за ней.
— Когда-то давно, когда мы жили не здесь, я любила весну, — аккуратно переступая через мерзлые комья земли, сказала Орхидея. — Все просыпалось после холодов, расцветали деревья в саду, прилетали бабочки. Но в квартале, где теперь наше жилье, все иначе. Зима скрывает убогость бедной жизни. А приходит весна и оголяет все припрятанное. Белое сменяется серым. Становятся сильнее ужасные запахи, повсюду обнажается мусор, грязь раскисает…
Девушка повела рукой, будто отгоняя от себя картину весенних неурядиц.
— Не хочу думать об этом. Ну вот мы и пришли. Видишь — это поворот к моему дому.
У входа в свой переулок Орхидея неожиданно оступилась и едва не упала, но в последний миг уцепилась за Дун Ли. Глаза парня и девушки встретились, и ладонь Орхидеи задержалась чуть дольше положенного в руке воздыхателя.
— Мне
Дун Ли, поборов нерешительность и волнение, заглянул ей в лицо:
— Когда мы сможем увидеться вновь?
Орхидея осторожно высвободила руку и тихо рассмеялась:
— Когда у нас закончится чай, мать непременно пошлет меня в лавку почтенного Чженя.
Оставив парня, девушка засеменила в темноту хутуна. Правая ладонь ее все еще хранила необычное ощущение крепкой мужской ладони, до которой ей довелось прикоснуться. Подобная рука, сильная и надежная, когда-то была у отца…
— Спасибо за платок! — донесся до нее голос Дун Ли, еще стоявшего возле угла глиняной стены. — Буду хранить твою вышивку до конца своих дней!
Орхидея обернулась.
— И тебе спасибо за подарок! Дома обязательно посмотрю! — нежно ответила она, толкнула низкую калитку в воротах и нырнула в нее.
Двор едва освещался — из окошка столовой лилась рассеянная желтизна. Мать зажгла над столом лампу, что всегда служило сигналом к ужину.
Услышав шаги, Тун Цзя выглянула из дверного проема и укоризненно проворчала:
— Я же сказала — вернуться до темноты… Неужели слова матери для тебя ничего не значат!
Орхидея легко вздохнула и придала лицу самый невинный вид.
Тун Цзя погрозила ей пальцем:
— Ты эти представления брось, плутовка! Меня-то не проведешь, я сама была девушкой!
По случаю праздника мать решила не особо бранить свою любимицу.
— Проходи скорее в дом. Ты же знаешь, вся семья ждет тебя.
«Вся семья…» С того времени, как умер отец, эти слова звучали для Орхидеи неестественно, словно был в них какой-то изъян, как в фальшивой монете.
Праздничный ужин оказался весьма скромен. Тун Цзя приготовила пельмени с капустой, подмерзших листьев которой можно купить на рынке целый ворох за несколько медяков, и еще ей удалось раздобыть немного рыбы, которую она сварила и выложила на длинное блюдо, украсив все теми же капустными листьями. От еды шел легкий пар, на который, забавляясь, дули оба брата. Лотос ерзала в нетерпении на своем месте и с укором посматривала на старшую сестру. Орхидея движением бровей изобразила сожаление и извинение за опоздание. Есть ей не хотелось, но приличия требовали присутствия за семейным столом.
— Куда же тебя носило? — поинтересовалась мать, пристально глядя на старшую дочь. — Не слишком-то похоже, чтобы с подружками ходила… Кто им позволит неизвестно где в праздничный вечер шататься… Это только на тебя управы нет — разбаловал тебя отец, а мне теперь расхлебывать…
Голос Тун Цзя становился с каждым словом все более резким, будто над журчащей водой принялись метаться крикливые птицы. Рано постаревшая женщина обладала мягким сердцем, но тяготы жизни накладывали отпечаток на характер вдовы. Орхидее было нелегко наблюдать изменения, происходившие с матерью. Иногда девушка уединялась и подолгу тихо плакала, коря себя за бессилие помочь — ведь Тун Цзя не позволяла ей работать, а как еще облегчить положение матери, старшая дочь не знала. Разве что выйти в скором времени замуж за богатея… Но это все рано что продать себя.