Тираны. Императрица
Шрифт:
Но для спасения от телесных мучений давно найдено достаточно способов. Одним из них верный евнух предложил ей воспользоваться, протянув другую пиалу — с опиумной настойкой. Во многом действия наркотика и серебристой вещицы казались схожи — оба подавляют тревогу, печаль, раздражение и гнев. Но Крокодил, в отличие от опиума, был не способен приносить радость и счастье, и в этом заключалось его преимущество — он всего лишь служил щитом. А бальзам из млечного макового сока, даруя облегчение и наслаждение, проникает в душу и разрушает ее. Ведь то, что вызывает привязанность, в конечном счете и губит.
Девушка привычно поблагодарила в мыслях свой талисман, с которым даже сильное дурманящее средство всего лишь
— Все, что вам нужно, госпожа, — это громко кричать, — пояснил Ли Ляньин. — Страданий вы не почувствуете, но изобразить их необходимо — вас должны слышать обитатели дворца.
Орхидея едва заметно кивнула. Ей, щедро наделенной артистизмом, эта задача вполне по плечу. Едва к горлу подступила тошнота, а внутри начались судорожные толчки, наложница принялась так правдоподобно голосить, что евнухи настороженно переглянулись, а Ли Ляньин даже понюхал последнюю опустошенную хозяйкой пиалу, желая убедиться, что там была правильная настойка. Но Орхидея улыбнулась, показав, что все в порядке, и продолжила издавать душераздирающие вопли так искусно, что ни у кого из слышавших не возникло сомнений — в эту ночь она родила младенца.
Девушка отстраненно почувствовала, как нечто покидает опадавшее чрево. Окровавленный сгусток выскользнул между ее ног на пол. Один из евнухов нагнулся, потрогал безжизненное тельце, внимательно рассмотрел и сообщил:
— Это была девочка!
Ли Ляньин с облегчением выдохнул и радостно взмахнул руками.
Орхидею тотчас уложили на покрытый циновками топчан. Мертвые тела припрятали в нише, набросав сверху тряпья и заставив мебелью, а корзину с новорожденным мальчиком подхватили и с величайшей торжественностью вынесли из покоев…
…Рождение сына-наследника невероятно ободрило Сяньфэна, последнее время все чаще пребывавшего в тяжелых думах — военные неудачи его армии в действиях против иноземцев и китайцев-бунтовщиков омрачали сердце повелителя. Вместе с ним радовалась Великая императрица Цыань, сановники и дворовая челядь. Простой люд тоже предавался ликованию — почти в каждом доме по вечерам зажигались разукрашенные поздравительными надписями фонари.
В самом грандиозном сооружении Запретного города — Тронной палате высшей гармонии — император праздновал рождение сына, принимая подарки от многочисленных визитеров. Нескончаемая вереница подданных шествовала по мраморным ступеням, поднимаясь на террасу с установленными там солнечными часами, проходила мимо искусно высеченных в белом камне пятипалых драконов, шла вдоль золоченых урн для благовоний и благоговейно входила в зал, где на широком троне восседал в парадных одеждах владыка Поднебесной.
Женщинам пребывание в этой палате воспрещалось, поэтому Орхидея, только что получившая вожделенный титул «драгоценной наложницы», находилась неподалеку, в Тронной палате полной гармонии, куда императором пересылались получаемые подарки.
Однако золотые и серебряные украшения, россыпи жемчуга, нефритовые статуэтки, огромное количество шелка и парчи не производили на девушку никакого впечатления.
Куда важнее для нее был факт, что теперь она, согласно дворцовой иерархии, лишь на ступень ниже императрицы Цыань, а фактически — равна и даже превосходит. Ведь только ей, урожденной Ехэнара, удалось подарить господину сына.
К своему счастью, от ухода за ребенком Орхидея была избавлена полностью. Новорожденному принцу, получившему имя Цзайчунь, полагалось иметь четыре десятка нянек, из которых только кормилиц было восемь, а еще в штат входили надзирательницы за поведением, поварихи, швеи и даже несколько женщин, обязанностью которых был сбор драгоценных испражнений наследника престола. И в будущем особых хлопот для Орхидеи не предвиделось — по правилам, когда приходило время отнятия от груди, кормилиц
Такое положение дел полностью устраивало новоиспеченную мать, которой полагался теперь не флигель одной из построек, а целое роскошное здание, где она была полновластной хозяйкой.
…Однако провести во дворце годы безмятежной жизни, наслаждаясь почестями и регалиями, а также заботой о ней императора, Орхидее не было суждено. Бесчинства бунтовщиков-тайпинов, за несколько лет захвативших множество городов, среди которых оказался и крупный Нанкин, объявленный ими своей «Небесной столицей», лишали Сяньфэна покоя, заставляли его со страхом выслушивать очередные неутешительные новости от придворных докладчиков. Из-за постоянных тревог и без того слабое здоровье Сына Неба за последние несколько лет серьезно ухудшилось. Император ощущал постоянную слабость, у него начались приступы невыносимой головной боли и частые обмороки. Порой по две-три недели повелитель проводил в спальне, не покидая ложа, окруженный толпой евнухов и врачей. Добавил ему горечи и доставленный в Пекин манифест мятежников, где говорилось следующее:
«Нынешний маньчжурский дьявол Сяньфэн является заклятым врагом Китая. Он желает заставить нас поклоняться нечистым духам и выступать против истинного Господа Бога! Но пусть знают все: нечестивец осужден небом, и неизбежная смерть от наших рук уже ожидает его!»
Неистовый Ху из сельского учителя метил прямиком на императорский трон, а варварские армии заморских пришельцев — французов и англичан — всячески поддерживали полчища тайпинов, снабжая нечестивцев оружием и оказывая им помощь в сражениях. Ослабленное маньчжурское войско больше не могло сдерживать натиск врага на Пекин, и неминуемый захват столицы близился с каждым часом.
Приближенные Сына Неба прекрасно понимали, что ему недолго оставаться среди живых. Ожидаемая смерть Сяньфэна поставила вопрос о регентстве ребром. Малолетний наследник оказался заложником схватки двух влиятельных сил. Сводным братьям императора принцам Гуну и Чуню, которые поддерживали императрицу Цыань и драгоценную наложницу Орхидею, противостояла клика влиятельного советника Су Шуня и принцев крови Дуаня и Цзая. Из донесений шпионящих за ними евнухов стало известно, что советник и принцы договорились отправить мать наследника в иной мир, лишь бы не допустить ее регентства. Боязливая и недалекая Цыань их не беспокоила — она сторонилась всяческих дворцовых интриг и борьбы. Свой замысел заговорщики готовились реализовать в первый же удобный момент, и такой, к их великой радости, близился — не без косвенной помощи варваров-иноземцев и религиозных мятежников. Понимая, что в Пекине добраться до Орхидеи слишком трудно, да и к самому императору доступ ограничен, Су Шунь всячески стремился убедить повелителя покинуть столицу и срочно переехать всем двором в провинцию Жэхэ, где имелась императорская резиденция, защищенная глубоким рвом и массивными стенами. Там обстановка изменилась бы в пользу крамольников — видеться с императором они смогли бы ежедневно, а его наложницу без особого труда изолировать.
Пребывание же в Пекине, уверял правителя Поднебесной его коварный советник, лишь усилит желание иноземцев захватить и разграбить столицу. Разумнее оставить ее и удалиться вглубь страны, тем самым спасая себя и дворец.
Малодушный Сяньфэн соглашался с доводами сановника, все чаще подумывая о подготовке к отъезду.
Орхидея понимала, что оставление Запретного города грозит ей смертельной опасностью.
Пользуясь своей привилегией, она навестила больного господина.
В императорских покоях царил полумрак, многочисленные висячие драпировки спальни едва проступали из темноты. В дальнем углу был зажжен лишь один небольшой матовый фонарь — глаза Сяньфэна раздражал яркий свет.