Тишайший (сборник)
Шрифт:
– Чего меня искать! – откликнулся из угла Томила. Он подремывал в уголке.
– Томила, друг! – обрадовались стрельцы. – Иди к нам. Томила не возражал.
Донату на воздухе полегчало.
Стоял он, прислонясь к стене, на звезды с тоской смотрел: гудела голова.
Тут из кабака выскочили трое мошенников. Глянули туда-сюда – и к Донату с трех сторон: один за грудки и нож к горлу, двое за карманы…
Обчистили бы как миленького, но выбежал на крыльцо купчик молодой.
– Я вас, негодяев! –
He успели мошенники отпрянуть, схватил их всех троих Бог знает откуда взявшийся человек-медведь. Тряхнул и в ноги Донату бросил.
– Пощады у него просите! – просипел.
– Смилуйся! – завопили мошенники.
– Дураки, – сказал им Донат, перешагнул через ближайшего мошенника и на крыльцо, покачиваясь, поднялся, купчика обнять. – Спасибо, друг мой.
Повернулся, чтобы человека-медведя поблагодарить, а его и след простыл: ни мошенников, ни спасителя, только за углом хрустнуло что-то да собакой взвыло.
– Кто это был? – спросил Донат у купчика.
– Не знаю, – ответил тот, покусывая нижнюю губу.
Донат привел купчика к столу и, не спрашиваясь, посадил его рядом с собой. Стрельцы нахмурились было, а Донат как порох:
– Пить – вместе, а с татями – сам как знаешь?
И непочтительно чаркой по столу хватил.
– Чего стряслось? – удивился Прокофий Коза.
– Трое напали на меня. Один нож к горлу, двое за карманы. Спасибо вот ему, да еще один мужик помог…
Максим Яга недобро зыркнул на Козу черными глазищами:
– Говорили тебе, пригляди за парнем. Прости нас, Донат… Вот тебе моя рука – в любой переделке на помощь пойду, хоть на сотню… А спаситель твой пусть с нами сидит. Все одно о секретах наших завтра весь Псков узнает.
Донат выворотил карманы: что осталось от покупки снаряжения – до копейки на стол.
– Гуляйте! Чем грабителей ублажать, лучше самим от гульбы умориться!
Пани
Проснулся Донат и вспомнил вчерашнее. Испугался: никогда хмельного, кроме как на причастии, в рот не брал, а тут столько выдул, что и глаза открыть страшно. А голова не болит. Тепло, мягко. Только вот попробуй угадай, где ты.
И вдруг услышал Донат голоса, мужской и женский. Говорили по-польски.
– Возьмешь дюжину калачей, оденешься, как одеваются торговки. Стоять тебе против паперти церкви Покрова на торгу. Накинь на плечи красный платок, сапоги надень зеленые. Родинку нарисуй на правой щеке. Подойдет к тебе монах, спросит: «Хороши ли калачи?» Ответишь: «Хороши». Спросит: «Сколько в корзине-то?» Отвечай: «Была поутру дюжина. Сколько осталось – все твое». Монах будет торговать калачи с корзиной. Запроси с него по псковским ценам, деньги получи, товар отдай. Корзину держи покрепче от случайных татей. Под калачами мешочек, в мешочке пятьдесят рублей ефимками.
– Все поняла, все запомнила, Афанасий Лаврентьевич.
– Завтра я пришлю тебе
– Я готова служить вам, покуда буду полезна. – Замялась: – Давненько вы не были у меня… Из веры вышла?
– Коли пришел – верю. А не был потому, что не было нужды.
– Афанасий Лаврентьевич, про гостя-то своего говорила я вам…
– Про гостя говорила с порога, а вот про слугу нового умолчала.
– Пан Гулыга давно у меня… Вас не было, я одна в чужом городе. Мне защита нужна, – засмеялась. – Афанасий Лаврентьевич, ну так как прикажете поступить с моим гостем?
Раздались шаги.
Донат чуть разжал веки и увидел высокого человека, чернобородого, узколицего. Небольшие карие глаза остановились на Донате. Взгляд прост, без пронзительности, без прищура, но Донату неуютно стало в мягкой постели. Будто бы, не дотрагиваясь, поднял ему тот человек веки и в душу посмотрел.
Чтобы спастись от этого взгляда, Донат пошевелился, и человек тотчас вышел из комнаты.
– Будь добра к мальчику. Он племянник моего друга. Будь умна с ним: скоро нам нужны будут верные вести про стрелецкие дела и думы… Слугу своего Гулыгу ко мне пришлешь.
Мягко стукнула наружная дверь, и тут же в комнату, где спал Донат, впорхнула настоящая польская пани.
Черные глаза с веселиночкой. Ножки быстрые, руки голые по локоть, белее ситника. Не тонкие, как прутики, – пышны, но не толстые, и ведь гибкие – волна морская. Рот маленький, губы – будто бы вишню ела.
Загляделся Донат на диво сие, а у самого мозги, как жернова, крутятся, и все без толку.
Глаза точно как у того купчика, что спас его вчера, росточка того же, нос, рот, волосы, еще бы бородку с усиками – копия.
Краска бросилась Донату в лицо: Бог весть о чем думает, а о том и не помыслил, что лежит в доме незнакомой женщины.
– Что тебя смутило, рыцарь? – спросила красавица.
У Доната лицо жалкое стало: где, мол, я, объясни!
Засмеялась:
– Ты мой гость, рыцарь. Мой брат просил меня дать тебе ночлег.
– Ах, у тебя есть брат! – обрадовался молодой стрелец: наконец-то все сомнения разрешены. – Но где же он?
– Уехал утром за рубеж по торговым делам.
Хотел подняться, оторвал от подушек голову, но все поплыло перед глазами, и Донат поспешно лег.
Пани опять засмеялась:
– Я принесу тебе квасу. Ты лежи. Мне надо уйти, но я скоро вернусь.
Пани принесла кружку анисового квасу. Донат выпил, закрыл глаза и заснул.
А в городе совершались дела удивительные и шумные. И не знал Донат, что тот шум не без его помощи гулял по Пскову.
Начало
Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, в лисьем треухе, надвинутом на глаза, шея замотана платком, этим же платком снизу прикрыто лицо, с посошком, горбат, уходил от пани глухими улочками, а потом в закоулок, а там в избенку.