Тише воды, ниже травы
Шрифт:
— А вот в этом случае помочь уже не удалось, — вставила я.
— Значит, поздно уже было, — не смутилась женщина. — У нас же молодые-то вызывают «Cкорую» только тогда, когда уже на тот свет глядят. Им все кажется, что жизнь — игрушка.
— В общем, вы не помните, — разочарованно протянула я.
— Нет, — коротко ответила диспетчерша, и я, все равно поблагодарив ее за помощь, была вынуждена ретироваться.
Выйдя на улицу и полной грудью вдохнув опьяняющего весеннего воздуха, я почувствовала, что получила некий азартный импульс для продолжения своего копания в обстоятельствах смерти Дины Черемисиной. То, что
Наступил уже вечер. Что ж, самое время для посещения семей трудящихся, к коим относятся и родители Дины Черемисиной. Адрес благодаря Лере у меня имелся, и я решила по максимуму использовать сегодняшний день — совершить все очевидные шаги, обычные для первого этапа расследования.
ГЛАВА 2
Наталья Борисовна и Николай Денисович были дома. Они встретили меня, не очень-то удивившись. Как выяснилось, Лера Павлова уже позвонила им и сообщила о том, что наняла частного детектива.
— Да, собственно, мы и не думали… Чего уж она так решила? — неопределенно пожал плечами глава семейства.
— Нет, это совершенно правильно, правильно! — возразила ему Наталья Борисовна.
Она сразу же взяла меня за руку, провела в комнату и, усадив рядом с собой на диван, продолжила бурно высказывать свое мнение:
— Вы поймите, это же все просто ужасно, ужасно! Она же была такая молодая, такая молодая! И они не смогли ее спасти… У нас такие сейчас врачи, потому что дипломы получают за деньги. А как сталкиваются с проблемой, ничего не могут сделать. Ведь когда мы учились, мы все просто полностью отдавались учебе, — она бурно всплеснула руками и обернулась к мужу.
Маленькой, хрупкой Наталье Борисовне было лет под пятьдесят, но за счет своего субтильного телосложения она выглядела моложе. Одета она была в какой-то балахон, заляпанный акварельными красками. В комнате у окна я заметила мольберт с неоконченной картиной, на которой было изображено нечто пока не совсем понятное. Короткая прическа и довольно милое личико матери Дины, ее балахон вкупе с мольбертом особенно на фоне ее супруга, плотного мужика с густыми усами, создавали впечатление женщины немного не от мира сего. И эта еще ее манера говорить — с придыханием, делая при этом круглые-круглые глаза… В общем, все это заставило меня подумать, что не зря в Дине соседки и подруга отмечали некую странность. Вот они где, наверное, генетические истоки той странности.
— Какое наполненное было время, когда мы учились! — продолжала восклицать Наталья Борисовна. — А сейчас… И молодежь живет совсем не так, не тем. А врачи — ну ведь как же так можно, а!
Она закачала головой.
— Они должны были на всех парах лететь туда, на всех парах! Потому что им сказали — двадцать пять лет человеку, отравление. Должны же были понимать, что речь идет не о чем-нибудь, а о жизни!
— А почему вы так уверены, что они приехали не сразу, как получили вызов? — перебила ее я.
— Но ведь тогда
— А если они просто не смогли, потому что изначально было поздно?
— Нет, могли, — убежденно отвечала мать Дины. — Ведь они врачи, реаниматологи, они обязаны уметь возвращать человека с того света!
— Подожди, — вступил в разговор усатый папа Дины. — Там не все так просто было. Конечно, она не цианистый калий приняла, от которого раз — и все. Тут можно было попытаться… Я консультировался, у меня врач знакомый. Но… — он вздохнул, — все дело во времени. Просто она… поздно позвонила. Еще удивительно, как вообще позвонила, как смогла. Это мне тоже врач говорил.
Последние слова Николая Денисовича еще раз убедили меня в том, что «03» скорее всего набирала другая женщина. Не Дина.
— Вы уж постарайтесь, пожалуйста, приложить все усилия, чтобы они получили по заслугам, — категорично заявила Наталья Борисовна, у которой, видимо, было совершенно неверное представление о моей задаче.
Но это в данном случае было не так важно. Я пришла сюда для того, чтобы лучше представить себе Дину, ее окружение, характер, привычки. Словом, все то, что делает человека личностью и на основе чего можно потом строить предположения и версии. И очень надеялась получить такого рода сведения от ее родителей. Поэтому я не стала объяснять Наталье Борисовне, чем намерена заниматься в своем расследовании, а перешла к вопросам.
— Скажите, ваша дочь давно жила одна?
— Дина? — Наталья Борисовна закатила глаза к потолку. — С тех пор как умерла моя мама, значит, второй год пошел. Ах, это было ужасно! Знаете, это очень страшно в любом возрасте — потерять мать. Я тогда так переживала, просто сходила с ума… Меня словно свалил с ног невиданной силы шквал! — Черемисина резко выбросила левую руку вперед и вверх, как бы изображая тот самый шквал, иллюстрируя наглядно свои слова.
— И кто принял решение поселить туда Дину? — перебила я ее высокопарные восклицания.
— Ну… Мы все как-то так договорились, — снизила тон Наталья Борисовна. — То есть никто не возражал, здесь нам всем было уже довольно тесно. С нами же еще живет сын со своей семьей.
— Да, я знаю, — кивнула я. — Кстати, он дома?
— Нет, — ответила Наталья Борисовна. — Хотя они, кажется, должны скоро прийти с Ларисой… Ты не помнишь, что они говорили? — обернулась она с вопросом к мужу, и тот ответил:
— Кажется, собирались быть дома к восьми.
Наталья Борисовна, кажется, уже и не слышала его слов, потому что заговорила о другом:
— Когда Дина была маленькая, она часто болела. И меня это пугало. Я боялась, что она может умереть. Она вообще была слабенькая. Но вот так получилось, что в детстве она преодолела все болезни, а тут… Став взрослой, окрепнув, сформировавшись, она вдруг столь трагически, безвременно ушла из жизни.
По тону Натальи Борисовны могло показаться, что она произносит монолог в честь какого-то известного человека, талантливого и полного творческих сил, но абсолютно ей чужого. И вновь проявилась уже отмеченная мною манера говорить с каким-то завыванием, полупричитанием, как будто мать Дины выступала со сцены. Через минуту, после паузы она внезапно изменила стиль речи, словно сошла на землю с заоблачных высот искусства, и обратилась ко мне нормальным будничным тоном: