Тиски
Шрифт:
Мы пытаемся свыкнуться с этой мыслью, пока косяк плывет от меня к Дэну, от Дэна – к Пуле и снова ко мне.
– Прикинь, короче, ночь, темнота, поляна где-нибудь за городом – и съезжаются джипы… – тяну я сдавленным голосом. – Выходят такие перцы серьезные, руки на ремнях, с волынами – и сделка. Есть суперсорт. Немецкая, с запахом сосновых иголок, упаковка – сто баксов, в упаковке – четыре рулона по двадцать метров…
Мы тихонько ржем. Пуля давится напасом и хрюкает. Я, задыхаясь от смеха, продолжаю:
– И, короче, главные с обеих сторон стоят так, пялятся
– Как в вестерне…
– Как в вестерне, ага… И один говорит – деньги! И – бах – открывается кейс, с зеленью в пачках. Первый только руку, а он ее перехватывает – давай товар! Ему выносят упаковку туалетной бумаги. Босс кивает кому-то за спиной, и выходит эксперт – уверенный в себе чувак, волосы назад гелем, татуха на шее, бородка, все как надо. Щелкает ножом-бабочкой, вскрывает упаковку, снимает штаны и садится срать…
Мне трудно продолжать из-за давящего смеха. Если мимо поедут менты, нас пропалят сразу – три парня крякают и трясутся от смеха в машине с запотевшими стеклами.
– …тужится, давится, а чуваки из банд так и стоят друг напротив друга, с руками на волынах и серьезными харями. Закончив свои дела, он отматывает от рулона, подтирается и с удовлетворенным видом кивает боссу, типа, все нормально, товар ништяк. И они отъезжают. Сделка состоялась.
Посмеявшись, мы опять замолкаем. Больше всего неудобен момент, когда умирает смех. Наступает тишина, и осколки бывшего веселья прорываются в редких судорожных смешках, похожих то ли на кашель, то ли на всхлип.
Проходит еще полчаса. Время тянется настолько медленно, что мне кажется, оно подвисло, как сложная программа в слабом компьютере. Хочется перезагрузиться, чтобы все быстрее закончилось. Ненавижу ждать.
Я отзваниваю ребятам в «Парус» и прошу их или перенести на завтра, или дать нам еще час – форс-мажор, вынуждены задержаться. Без обид? Все нормально, уверяют они, хотя по голосам я чувствую, как они обосрались. Бедные деревенские дурачки, держащие бабки вшитыми в трусы, посекундно оглядывающиеся вокруг, уверенные, что все хотят их кинуть и нажить за их счет. Как потерявшиеся в лесу дети. Какое-то забытое чувство, возможно, сострадание, шевелится внутри, как судорога подыхающей лягушки, и я даю деревенским телефон одной знакомой козы, которая приютит их на ночь.
В плеере по кругу ходит Nelly, я уже перебрал все игрушки в мобильном, шесть раз покурил и успел пару минут покемарить. Денис барабанит пальцами по рулю, гоняя про себя какую-то тему, а Пуля сидит, уставившись в окно.
– Давай, может, завтра? – в который раз закидываю я. – Чего вообще мы должны к нему ездить? Можно позвать. Придет, никуда не денется.
– Нет, – отвечает Пуля, не отводя взгляда от улицы, – я давно собирался. Вы не представляете, сколько я мечтал об этом. Я иногда ночью просыпался и на кухню уходил – типа, курить, а сам сидел в трусах, на стуле, ногам холодно – и представлял.
Пуля даже водит ладонью перед глазами, чтобы показать степень своей одержимости.
Я зеваю и от нечего делать продолжаю разглядывать окрестности, хотя смотреть здесь, по большому счету,
– Слы, Пулян… – тяну я, – а ты как думаешь, что-нибудь – есть?
– В смысле?
– Ну, вообще что-нибудь? Кроме того, что вокруг?
– Бог?
– Не обязательно. Ну, вампиры там, пришельцы… Бог тот же…
– Хэзэ. Тут каждый для себя решает.
– Что значит – каждый для себя? Вон, видишь, кирпич лежит – нам же не надо для себя решать, есть он, нет. Он есть! Дэн, как думаешь?
– Конечно, есть.
– Я не про кирпич уже…
– И я. Бог, вампиры, пришельцы. Все есть.
– Почему ты так уверен?
– Понимаешь, все это – вопрос отношения. То есть, если тебе нужен такой бог или такие вампиры, которых можно потрогать руками, ущипнуть, – забудь, их нет.
– А как же тогда….
– А вот так. Вопрос отношения, говорю же. Мысль материальна. Если о чем-то долго думать и, желательно, не в одиночку – это становится реальностью. Не физической, но способной влиять на твою жизнь. А о Боге все люди думают несколько тысячелетий. И он влияет на жизнь всех вокруг – твою, мою, Пулину, мудака этого, которого мы ждем…
– Гимора, – бросает Пуля, не отрываясь от окна.
– Гимора… Так что как его не может быть? Он есть. Не дедушка с бородой на небесах, а… такая… общая тема, понимаешь? Песня, которую слушает и поет весь мир. Тысячелетиями. Компрене?
– Дэн, чего-то ты загоняешься, по ходу, – не то чтобы я совсем не врубился в мысль Дэна, но я интуитивно с ней не согласен, а на облечь свои смутные возражения в четкую форму аргумента меня не хватает.
– Тяжелый ты, Крот, пипец. Как бы тебе объяснить-то… Смотри, вот ты мне друг?
– Конечно.
– То есть дружба есть, да?
– Ну.
– А ты руками ее можешь пощупать?
– Нет, но…
– Вот именно. Но! Я уверен, что, если на меня наедут, ты моему обидчику в глотку вгрызешься – а ради чего? Ради дружбы, которая – всего лишь слово. Которую руками не потрогать, не ощутить. Но попробуй объяснить это чуваку с разорванным горлом. Или другая сторона – ненависть. Вот Пуля сейчас Гимора опускать будет ради чего?
– Ну, не из ненависти… – возражает Пуля. – Чего мне его ненавидеть?