Тиски

Маловичко Олег

Руслан улыбается. Улыбкой, за которую обычно принято давать в морду. Я бы так и сделал, если бы не десяток гамадрил бэк-вокалистов за его спиной.

Тимберлейк достает из кармана полиэтиленовый пакет с чем-то красным внутри.

– Вова, он не может сейчас, – тянет он противным пидорским голоском, – из него столько вытекло… Он сам не может поздороваться, поэтому вон чего прислал.

И Тимберлейк швыряет в лицо Денису два окровавленных обрубка плоти, еще недавно бывшие пальцами Вовчика. Они попадают в лицо Дениса, Крот запутывается в кармане куртки, не может достать пистолет, и воздух ощетинивается стволами. Все нацелены

на нас.

Впервые за все время работы я смотрю в дуло. Повезло начать сразу с большого – мне в лоб уставился обрез. А держит его обдолбанный Тимберлейк с дрожащими от напряжения руками, и спокойствия мне это не добавляет. Губы Тимберлейка кривятся, складываясь в гримасу, которую он, вероятно, считает улыбкой. На меня она производит ужасающее впечатление.

Пальцы Вовчика лежат на земле, в самом центре круга от света фонаря, и я вижу наполовину залитую бурой засохшей кровью розу ветров в месте, которое раньше было прикрыто печаткой.

– Кончайте херней маяться, – бросает Денис, не опуская рук.

– Денис, слушай, да? – прерывает Руслан. – Ты сейчас мне пообещаешь, что ни сам, ни кто-то от тебя в район этот не полезете больше, ладно?

– Я тебе завтра скажу, – Дэн тянет время, чтобы перебросить проблему на Вернера. Руслан это понимает.

– Хуй там завтра. Денис, или ты сейчас пообещаешь, или я вас всех троих зарою на хуй.

– Хорошо. Обещаю.

Тимберлейк отводит обрез от моего лица последним, когда весь бэнд уже упокоился и распихал оружие по карманам и поясам. В его глазах – сожаление.

* * *

Пятачок пространства перед мастерской Вернера освещается лампой, провод от которой протянут из ангара. В кругляше света над доской режутся в нарды Жига и ночной сторож, пожилой татарин Равиль.

– Он на Ходжу сослался? – уточняет Вернер, на которого наш рассказ, кажется, не произвел никакого впечатления.

Получив подтверждение, Игорь уходит в ангар. На ходу щелкает клавишами телефонной трубки.

– Он их похоронит. – Крот сплевывает на землю и выбивает сигарету из пачки. Бьет сильно – сигарета падает как раз в то место, где секундой ранее приземлился плевок. – Пута мадре… Всю шантрапу эту, завтра же. Попрошу, чтобы с собой взял. Гниде этой белобрысой пальцы отрежу.

– Тимберлейку? – переспрашиваю я.

– При чем здесь Тимберлейк? – впервые подает голос Дэн.

От неожиданного удара стальной двери ангара дергаемся не только мы, но и Жига с Равилем. Эхо теряется в ночи, а мы смотрим на Вернера, который, похоже, взбешен. Кружочки желваков бродят под его кожей на скулах, брови сошлись в сердитую скобку. Я впервые вижу его таким.

– Больше не надо туда ездить. Забыли про этот район вообще.

Приехав домой, я открываю дверь и, стараясь не шуметь, прохожу на цыпочках. Осторожно снимаю ботинки, раздеваюсь. Быстрый душ, прощальная сигарета в форточку – и я лезу в кровать, осторожно, стараясь не разбудить Симку.

Никогда раньше я не понимал, что самый большой кайф в жизни – быть рядом с любимым человеком. Я знаю, как банально звучит эта фраза – все равно что хлопнуть себя по лбу и с умным видом заорать: «Вода мокрая!» Но правда всегда лупит по лбу, какой бы банальной она ни казалась.

Завтра мы проснемся и пойдем на рынок. Я буду выбирать рыбу и приправы, а Симка – фрукты и зелень. Когда мы будем возвращаться, Симка отругает меня за то, что я не торговался.

По пути мы заглянем в видеопрокат и поссоримся при выборе фильма – наши пристрастия редко совпадают. Вернувшись домой, мы будем ужинать, пить вино, смотреть фильм. Любить друг друга.

Когда мы занимаемся любовью, я все время выключаю свет, а если это происходит днем – задергиваю наглухо шторы. Я в последнее время меньше тренируюсь и немного располнел. Я стесняюсь своего живота и двух полос плоти по бокам, особенно когда сравниваю свое тело с идеальным телом Симки. Она только смеется и называет меня глупым.

– Ты не понимаешь, как я тебя люблю, – говорит она.

А потом я изучаю ее. Подолгу вожу пальцем по коже, отмечая каждую родинку и впадинку. На ее левой ноге – старый детский шрам, последствие неудачного прыжка в реку с тарзанки. Он выцвел от времени и сейчас выглядит просто как белая полоса. Такие бывают от солнца, если ты уснешь на пляже, случайно оставив что-то на себе – браслет, ручку. У Симки широкие плечи и выступающие вперед ключицы, как у пловчихи. Маленькие груди, очень чувствительные к ласкам и температуре – когда они обнажены, а форточка открыта и в комнате прохладно, кожа покрывается пупырышками, а соски твердеют. Я чувствую прилив возбуждения.

Вот это – счастье. Не надо ничего другого. Рецепт крайне прост. Ты сидишь на диване и смотришь кино с любимой девушкой. Все.

А вчера меня пытались убить. И лишить Симки. Лишить возможности любить ее, пить с ней вино, смотреть вместе фильмы. Спать с ней.

Надо заканчивать с этим.

Завершая наш старый разговор, когда я признался Симке в том, чем занимаюсь, я сказал ей:

– Если хочешь, можешь уйти. Я не сказал тебе всей правды, я виноват.

– Глупый. Я люблю тебя.

– Несмотря на то, чем я занимаюсь?

– В тебе нет говна, Пуля. Не важно, что ты делаешь. Главное, что будет дальше.

Мне кажется, я нашел ответ на ее вопрос.

Следующим вечером я сижу в гараже Крота и работаю над отчетностью. Мы ни словом не вспоминаем о вчерашнем происшествии – так всем легче.

Каждый занимается тем, что у него получается лучше. Денис и Крот фасуют чеки, я, бегая пальцами по клавишам ноутбука, подбиваю недельный баланс. Одно движение курсора – и мы с Симкой становимся богаче на триста баксов.

Если не считать детских забав в местном универмаге, когда мы, на смелость, тырили жвачки «Дональдс» или блестящие пакетики с «Юпи», можно сказать, что я впервые в жизни украл.

Кто-то скажет – украл у товарищей. А кто-то – у Вернера. Все зависит от точки зрения.

Я не хочу больше смотреть в дуло обреза. Я свалю отсюда. Заберу Симку, батю, матушку и свалю. Из этого города, из этой страны.

КРОТ

Бабок реально много. Настолько, что трудно понять, как с ними справиться. Не сразу получается приспособить уровень своих потребностей к внезапно изменившимся доходам. Все равно не успеваю. В мае я заказываю через Вазгена с портов праворульный «Корвет» – трехлетка, пробег сорок тысяч. Но к тому времени, как он приходит, я уже рассекаю по городу на новенькой, купленной в салоне «бэхе». Вазген соглашается пристроить «Корвет», и мне приходится доплатить ему полторы тысячи, но я этого даже не замечаю. Когда много денег, важно даже не то, что ты можешь на них купить. Главное – не замечать их потери.