Тисса горит
Шрифт:
— Ковач как в воду канул, у нас о нем решительно никаких сведений нет, — ответил он на тревожный вопрос жупана, возвратившегося из Ужгорода.
Он взглянул на часы: без четверти пять.
— Пора ехать. Умней всего будет уехать в Берегсас и там выжидать дальнейших событий.
На площади что-то случилось. Генерал не мог гонять, что там происходит. Он видел только, что картина меняется. Сперва только в одном углу площади возникло движение, медленное, неуверенное, но понемногу оно вырастало, распространялось к середине площади, захватывая все
Подобно грохоту орудий доносился сквозь запертые окна мощный рев толпы.
Петр внезапно проснулся: кто-то тряс его за плечо. Перед ним стоял курносый легионер.
— Обед принес, — громко сказал легионер и шопотом добавил: — Не ешьте. Хлеб можете есть.
— Отравлено?
— Нет, в нем сильное слабительное. Обычная проделка канцелярии пропаганды. Здорово ослабляет человека.
Петр взял хлеб. Только сейчас он заметил, что почти совсем раздет. Его одежда и башмаки валялись возле койки. Отложив в сторону хлеб, он с помощью легионера оделся, затем снова улегся на койке и принялся за хлеб.
Легионер осторожно притворил за собой дверь.
— Знаешь, кого сторожишь? — шопотом спросил он у стоявшего за дверью часового.
— Большевика какого-то.
— Одного из главных здешних большевиков. Русские стоят под Львовом. Всех нас прикончат, если, упаси бог, с этим что дурное приключится.
— Я не отвечаю, — сказал часовой. — Мое дело караулить.
— Ну, как сказать… Как бы русские не взглянули на это дело иначе… Ты ведь их, большевиков, знаешь: сам был в Сибири. Словом, брат Микулик…
— Покуда я здесь стою… — сказал часовой и крепко стукнул прикладом об пол.
— Мы честно дрались в Сибири, а что толку? Офицеры — те чинов нахватали, в жупаны пролезли, киосками табачными обзавелись, а мы, рядовые?.. Опять пушечным мясом служить против большевиков?
— Мать их… — выругался часовой.
Петр, поев хлеба, опять почувствовал усталость. Заснул и спал глубоко, без снов. Проспал бы, наверно, до самого утра, если бы не внезапный шум в коридоре.
Топанье тяжелых солдатских сапог, бряцание оружия, грубые, охрипшие от крика голоса.
Дверь с грохотом распахнулась. Вмиг камера наполнилась вооруженными легионерами.
Петр в страхе вскочил.
Не раз случалось ему глядеть в глаза смерти, но сейчас он мгновенно понял: спасения нет, замучат до смерти. О защите нечего было и думать: что может сделать он один, безоружный, против трех десятков вооруженных?
Легионеры подхватывают его и поднимают на плечи.
Дикие, восторженные крики. Громкий смех.
Петр не понимает, в чем дело. Солдаты хохочут и грубыми, сильными руками ласково похлопывают его по плечу. Языка их Петр не понимает, но звук их голоса… Они что-то дружелюбно говорят ему, один даже заговаривает с ним на ломаном венгерском языке:
— Товарищ! Большевик!..
По коридору — вниз
Легионеры выплясывают вокруг Петра, точно шафера на деревенской свадьбе.
Пройдя два-три переулка, выходят на Главную улицу.
— Ленин!.. — кричат легионеры. — Ленин! Ленин!
В толпе сразу же понимают, что означает в устах легионеров это великое имя. И вот уже тысячи восторженных рабочих теснятся около окружающих Петра солдат.
В толпе кто-то узнает Петра:
— Ковач! Товарищ Ковач!..
Рев толпы — словно грохот орудий.
Людской поток неудержимо хлынул по Главной улице к зданию партийного комитета.
Осторожно высвободившись из рук легионеров, Петр замешивается в толпу. Кулаками и локтями прокладывает себе дорогу. Кругом невообразимая давка, восторженные крики, возбужденные, сияющие лица. Заражаясь общим порывом, и Петр начинает кричать во всю силу своих легких.
Из окна партийного комитета говорит Секереш. Его руки раскинуты, словно для объятий, лицо покраснело от возбуждения. В толпе ни звука не улавливают из его речи, но все напряженно слушают и вторят ему восторженными криками.
— Пора ехать, ваше превосходительство, — сказал генералу Пари берегсасский жупан. — Без пяти пять.
Удачно миновав залитые толпой улицы и сделав большой крюк, шофер вывел машину на берегсасское шоссе.
— Прага не очень, пожалуй, обрадуется, если порядок в Мункаче и Ужгороде будет восстановлен с помощью венгерских войск, — сказал генерал, — но на чешские части надежда плоха.
— По совести говоря, венгерские солдаты мне, ваше превосходительство, куда милее чешских, — ответил берегсасский жупан. — Венгерцы сумеют навести порядок. Офицеры Хорти в этом деле толк понимают.
— Не торопитесь, полковник, не торопитесь. Венгерские части мы вправе использовать лишь в том случае, если убедимся в неспособности чешских войск справиться с волнениями. Я дам чешскому командованию двенадцать часов и…
— Этого за глаза хватит, — улыбнулся жупан. — Больше чехам и не понадобится, чтобы доказать, что они не солдаты.
В Берегсасе генерала ожидало донесение: легионеры освободили Петра Ковача. Толпа успокоилась.
— И легионеры, значит, ненадежны! — вырвалось у жупана.
Генерал прикусил губу.
— Предложение товарища Гонды неприемлемо. Если мы сейчас захватим власть, завтра же здесь будут венгерцы, а послезавтра — румыны. Пока у венгерцев с поляками нет непосредственной связи, с нашей стороны было бы глупо способствовать разрешению этого вопроса, до сих пор неразрешимого для Антанты. Если в Берегсасе, Мункаче и пограничной с Венгрией области все будет спокойно, если восстание начнется на севере, ближе к Польше, тогда чехи не допустят прихода венгерцев, и повстанцы смогут организоваться в непосредственной близости к русской Красной армии. Сейчас бои идут под Львовом. И недели не пройдет, как, по всей вероятности, мы услышим грохот пушек. Неделя — не такой уж большой срок, и дел у нас еще по горло.