Тисса горит
Шрифт:
— Видно, Готтесман, что, назвавшись Варгой, ты сразу стал теоретиком… Ну, да бог с тобой. Что до сути дела, могу тебя успокоить. И без тебя знаю, для чего мы нужны чехам. Все же для твоего сведения могу сообщить, что чехи малость просчитались. Мы прекрасно используем все легальные возможности и вскоре будем хозяевами в этой стране-ошметке. Но пока мы слабее их, нам нужно сорганизоваться, а не орать. Погляди, как прекрасно Петр работает в Свальяве. Расшевелил всю Верховину…
— Положись на меня. Округа Пемете не только зашевелится, а
— Вот этого я и опасаюсь…
Разговор кончился тем, что Секереш отправил Готтесмана — Варгу обратно в Пемете. Там его уже ждали. Возвратился он под вечер и до самого утра беседовал с шестью бывшими военнопленными, вернувшимися из России, и несколькими бывшими бойцами венгерской красной армии.
Через три дня в Пемете начался массовый саботаж. Но здесь дело шло не так гладко, как в Свальяве. Слишком много было несчастных случаев. С другой стороны, идея Варги, чтобы отдельные группы рабочих соревновались между собой в умении работать медленнее, прекрасно удалась.
Но не одни рабочие учли события в Свальяве. Учла это и дирекция. Только в Пемете деньги пообещали не Варге, а православному попу. А попу денежки пришлись кстати.
Еще бы не кстати! Ведь у православного попа не было в Пемете ни церкви, ни жалованья. Дело в том, что греко-католические попы быстро сообразили, что на место портрета короля Карла следует повесить портрет Массарика. Они стали вернейшими слугами чешского государства, и чехи преследовали теперь православных с не меньшим пылом, чем в свое время венгерская знать. Вернее — хотели бы преследовать. Желание было, но не хватало сил. Православные попы работали вовсю. Греко-католические попы опирались на жандармов, православные же принялись ругать чехов, а этот голос внушал народу куда больше симпатий, чем голос, судебного пристава. У греко-католического попа — церковь и жалованье, а у православного — верующие. Большую половину веры составляла в сущности ненависть к чехам, но это особого значения не имело: верующие суть верующие.
Итак, казначей лесопильного завода в Пемете господня Клейн отправился к православному попу в Пемете. Поп был красивый, рослый, чернобородый мужчина, заказавший себе в Мункаче точь-в-точь такую же рясу, какую носят московские попы.
Господин Клейн передал попу от имени директора Шлезингера большой нагрудный серебряный крест и без всяких обиняков открыл ему, чего господин директор Шлезингер ждет от православной церкви. Через полчаса ударили по рукам.
Поп взялся за работу.
— Какой ты, собственно, веры, товарищ Варга? — стали вдруг допытываться люди.
— Какой? Лютеранской, понятно, — отвечает Варга, показывая сфабрикованную в Вене метрику.
— Гм… Гм…
Поп свое дело знает: не проходит и нескольких дней, как вся округа взбудоражена: не приведет к добру, если у православных партийным секретарем будет лютеранин. Глухой вначале ропот переходит в открытое возмущение, когда начинают поговаривать, будто Варга даже не настоящий
— Будьте начеку, братцы. У этого еврея нехорошее на уме!
Саботаж идет на убыль. К членам дирекции вернулся дар речи.
— Что это такое? Что происходит? Братцы!.. Товарищи…
— Слышь, Варга, — говорит одноглазый Юрко, дровосек саженного роста, потерявший левый глаз в бою на Солнокском мосту. — Надо, слышь, что-то предпринять.
— В чем, собственно, дело?
Одноглазый Юрко говорит напрямик:
— Ведь евреи Христа распяли!..
— А других забот у вас нет?
— Так ведь… Темный народ эти лесные жители.
— Ну, ладно, — говорит Варга и прямо направляется к православному попу.
Ему везет: поп дома. Он стоит во дворе, любовно поглаживая большую породистую йоркширскую свинью.
— Да славится имя Иисуса Христа, Я к вам, ваше святейшество. По важному делу. Вы, верно, от души обрадуетесь: хочу переходить в православие.
Поповская свинья жирная и красивая — всего два дня как прислал ее в подарок директор Шлезингер. Поп, подоткнув до колен подрясник, с помойным ведром в руке, в замешательстве глядит на Варгу.
— Да что это вы вздумали? Взрослый человек, а хотите веру менять!
— Да видите ли, — смиренно говорит Варга, — сам знаю, что все это одна глупость, да что тут поделаешь?.. Ночью, во сне явился мне какой-то пузатый, лысый святой и говорит мне: «Ну, товарищ Варга, если не хочешь прямо в ад угодить, тотчас же переходи в православную веру». Вы же понимаете, ваше преосвященство, мне вовсе не охота попадать в ад!..
— Что сон? Чепуха! — отвечает поп и опускает пустое помойное ведро.
Свинья сует рыло в ведро, потом разочарованно отворачивается и недовольно хрюкает.
— Стыдно вам. Кто же обращает внимание на сны? — произносит поп наставительно, словно говорит с амвона.
— Стыдно-то стыдно, ваше преподобие, но что поделаешь: верю в сны! А к тому же, надо сказать, я из убеждения стремлюсь перейти в православную веру.
— Преследуемая вера, — говорит поп, одной рукой почесывая свинье шею, а другой гладя собственную бороду. — Тюрьма, оковы, а то и мученическая смерть ожидает православных…
— Ничего, ваше святейшество. И вшами уже маялся, и коростой, и пуля в животе сидела, и в тюрьме гнил — неужто мученичества испугаюсь?..
Поп выпускает свинью и уже обеими руками поглаживает бороду. Он морщит лоб, и поглаживание переходит в нервное подергивание.
— Ну? — торопит его Варга.
— Приходите через шесть недель, — говорит поп и, не добавив ни слова, уходит в дом.
— Погоди, мать твою… — бормочет Варга и на следующий день опять является к попу, на этот раз уже в сопровождении четырех дюжих мужиков.
— На крестины пришли, ваше святейшество, — начинает Варга.
Поп во все глаза глядит на него.