Титан. Фея. Демон
Шрифт:
... и беспомощно смотрел, как Змей, вроде бы проскочив мимо мяча, элегантным ударом задней ноги вогнал его прямо по центру — да так, что тот с шипением вонзился в сетку.
Ура, Бемоли ведут — 4:3!
Таким счет и оставался до того мига, когда, всего за сантиоборот до конца матча, Мандолина забила свой первый гол в игре и тем самым окончательно лишила противника надежд отыграться. Змей присоединился к партнерам, чтобы поздравить Мандолину, которая еще только-только начинала осваивать для себя восхитительную игру в футбол. Ему даже в голову не пришло заметить, что именно он, Змей, забил победный мяч. Забил он в этой игре и два других. Змей, несомненно, был
После финального свистка, дыша как паровозы и истекая потом, титаниды из команды Бемолей затеяли шумную возню, как обычно бывало после с трудом выигранного матча. Но тут, кроме радостных криков партнеров, Змей вдруг услышал какой-то другой звук. На миг он даже встревожился. Примерно такие звуки раздавались в страшный день того бунта.
Однако затем выяснилось, что это кричит и аплодирует собравшаяся у бровки группа отпущенных на свободу заключенных.
В последнее время они нередко там собирались, наблюдая за игрой титанид. Но эта группа уже была значительно крупнее. По сути, число зрителей росло день ото дня, вдруг понял Змей. Несколько раз после того, как титаниды заканчивали матч, люди тоже собирались на поле поиграть в футбол.
Подобрав мяч, Змей послал его по длинной и высокой дуге в самый центр людской группы — в которой почему-то не было ни одной женщины — и стал смотреть, как они перепасовываются накоротке, ожидая, пока уйдут титаниды.
Потом Змей задумался, а не захотят ли они сами организовать команды. Отойдя за боковую линию, он некоторое время наблюдал, как люди гоняют мяч по траве. Похоже, на непомерно большом для них титанидском поле с каждой стороны играло человек двадцать-тридцать. Нелепые отскоки мяча от изрытого копытами газона вызывали у игроков лишь взрывы веселья.
Змей задумчиво побрел прочь. Присоединившись к другим титанидам, расположившимся на склоне холма к западу от долины, он сел, сложил под собой ноги и достал из сумки блокнот с кожаной обложкой и угольный карандаш. Потом оглядел долину и почти сразу впал в то состояние ума, что ничем не напоминало человеческий сон, но и не было похоже на бодрствование.
Змей внимательно осмотрел открывшуюся перед ним перспективу. Далеко справа, к северу, лежал Мятный залив, а сразу за ним — Рок. У его ближней оконечности, накрытая своим обычным покрывалом тумана, расположилась Беллинзона. В благоразумных трех километрах над огнеопасным городом заметна была громада Свистолета.
Перед Змеем расстилались также многие километры отобранной у джунглей пашни.
Джунгли эти не были похожи на земные, где почва на удивление слаба и неплодородна, если ее расчистить. С гейской почвой было совсем по-другому. Побеги пускали глубокие корни и буйно разрастались на питательном молоке Геи, а также на ее подземном тепле. Растения, всходившие под мутным светом Диониса, почти не использовали фотосинтез, а потому пашни были само разноцветье. Не иначе как громадное лоскутное одеяло побегов. Все поля имели квадратную форму — кроме тех, что располагались совсем близко к реке и шли уступами. Уступы эти затоплялись, чтобы выращивать на них нечто вроде земного риса. Между квадратами бежали грунтовые тропы, по которым люди катили ручные тележки со сжатым урожаем к речным пристаням, откуда баржи доставляли желанное изобилие в город. Тут и там среди полей попадались аккуратные ряды палаток, где жили работники.
Сирокко настаивала на том, чтобы их звали заключенными. Змей считал, что «рабы» было бы более точным словом, но Сирокко утверждала, что тут есть существенное различие. Поскольку само представление о рабстве
И был еще вопрос иерархии — еще одной концепции, с которой у титанид возникала масса проблем. У них были старейшины, они могли подчиняться Капитану, но что-то чуть более сложное приводило их в страшное замешательство. Исправительно-трудовые лагеря, в частности, управлялись инспектором — бывшим бдительным — мужчиной, который Змею очень не нравился, но которого и плохим было не назвать. Инспектор был подотчетен Совету в городе, а конкретно — Тюремному комитету. Советом руководила Сирокко Джонс и ее советники: Робин, Искра и Конел.
С другой стороны, под командой у инспектора находились двадцать лагерных десятников, которые отдавали приказы дюжине вертухаев, каждый из которых отвечал за некоторое количество рабочих бригад, где вдобавок имелись и сексоты.
Змей взглянул в свой блокнот. Сидя на склоне холма, он и до этого то и дело туда посматривал, но глаза его не посылали никаких сообщений мозгу. Теперь же он увидел, что просто перенес на бумагу открывшуюся ему сцену. Змей с интересом рассмотрел собственный рисунок. Он не включил туда людей на тропе. Лишь несколько нерешительных черточек обозначали ряды палаток. Змей нахмурился. Не этого искал его разум. Вырвав листок, он скомкал его и отбросил. Затем еще раз оглядел лагерь.
Палатки были из зеленого брезента. В каждой размещалось по десять человек. Мужчины и женщины разделялись на период сна, однако половое воздержание не навязывалось. Вертухаи и десятники назначались инспектором, но не проходили титанидской проверки. Змей не сомневался, что с практической точки зрения это была чистой воды ошибка. Некоторые вертухаи и десятники были хуже любого заключенного. Кое-кого из них запросто удалось поймать на актах жестокости, после чего они начали трудиться рядом со своими жертвами, в таких же набедренных повязках. Но теперь эти люди изо всех сил старались творить свои зверства подальше от чьих-либо глаз. Титаниды не могли быть сразу повсюду.
Нет, подумал Змей, непрактично, неэффективно... однако Сирокко сказала, что так должно быть.
Поначалу Змей об этом жалел. Позднее он понял, в чем тут фокус. Конечно, чистое безумие — но зато очень по-человечески. Люди не могли распознавать ложь или зло так, как это делали титаниды, — вот они и изобрели различные компромиссы вроде того, что они обычно называли «справедливость» или, точнее, «законность». Змей прекрасно знал, что правда — вещь относительная, порой ее просто невозможно установить, но люди в этом отношении страдали почти абсолютной слепотой. Фокус — и очень тонкий — заключался в том, что, если бы люди положились на титанидское восприятие Истины или Зла, они в итоге воспользовались бы всеми выгодами разумного общества, и титаниды подчинились бы человеческим потребностям.
Так что решение Сирокко имело куда больше смысла. Она стала бы использовать титанид ровно столько, сколько необходимо. Поначалу их требовалось довольно много, когда титаниды действовали как полицейские, судьи, присяжные и палачи. Целью принятых мер было заставить общество понять, что злодеяние неизбежно будет наказано.
Но затем людей потребовалось от этого отучить, вернуть их на их собственный жизненный путь. И это все больше удавалось. Суды принимали на себя все большую нагрузку. То, что часто решения их оказывались ошибочными, и составляло всего-навсего ту цену, которую людям приходилось платить за свою свободу.