Титан
Шрифт:
Шестнадцатого ноября 1900 года Ник был отправлен судом в окружной сиротский приют для мальчиков — учреждение, которое принимало в свои стены не только сирот, но и, как объяснил Нику судья, «лиц, находящихся под опекой государства».
Приют оказался трехэтажным кирпичным домом, построенным в 1856 году. Он размещался на ферме с участком в пятьдесят акров: летом воспитанники приюта работали здесь, выращивая овощи для своих потребностей и для нужд тюремно-исправительной системы штата. Проводником Ника оказался один из
— Жди здесь, — приказал он, указав Нику на скамейку.
Мальчик сел, положил рядом узелок с одеждой, а помощник шерифа скрылся за дверью какого-то кабинета. Ник стал осматриваться. Стены с потрескавшейся штукатуркой явно нуждались в покраске. Над старой батареей отопления на стене было размазано пятно грязи и чьей-то рукой были нарисованы губы сердечком. На стене висела в деревянной раме фотография президента Мак-Кинли, а в углу — изъеденный молью национальной американский флаг.
— Зайди, — сказал показавшийся в дверях помощник шерифа.
Ник поднялся со скамейки и вошел в кабинет. Это была большая комната с высокими окнами, выходившими на вспаханную лужайку. Вдоль всех стен тянулись высоченные застекленные книжные шкафы, заставленные тяжелыми фолиантами. Дерево, казалось, стонало под тяжестью и от скучности этих трудов: «Официальная история округа Ван-Бурен», «Словарь детских болезней», «Уголовный кодекс штата Пенсильвания». За письменным столом, на котором царил форменный беспорядок, сидел мужчина, которому Ник на глаз дал лет сорок. Он был худощав, опрятно одет, обладал песочного цвета волосами и приятным лицом. Посмотрев на вошедшего Ника, он улыбнулся.
— Добро пожаловать в наш приют, — произнес он весело, словно бы и не понимал всей мрачной иронии этой фразы. — Меня зовут доктор Хилтон Трусдейл, я являюсь директором этого учреждения. Пожалуйста, присаживайся.
Ник опустился на деревянный стул, что стоял около письменного стола. Доктор Трусдейл раскрыл папку и с минуту изучал бумаги. Затем он вновь поднял глаза на Ника и заговорил своим негромким четким голосом:
— Твоя мать была осуждена за проституцию. Ты понимаешь, что это такое?
Ник нервно повел плечами. Ему стало не по себе.
— Да, — ответил он.
— Да, сэр, — поправил его доктор.
— Да, сэр.
— Ты знал, чем занимается твоя мать?
— Я знал… что мужчины приходили повидать ее.
— А знал ли ты, что они платили ей деньги за использование ее тела в аморальных и отвратительных целях?
Ник весь набычился.
— Пожалуйста, ответь мне на поставленный вопрос, Томпсон.
— Я догадывался… Я знал.
— Так все-таки догадывался или знал?
— Знал.
— Да, сэр, я знал.
— Да, сэр, я знал, но там не было ничего аморального! Моя мама хорошая!
Холодная
— Уверен, что ты искренне так думаешь о ней, Томпсон. К сожалению, общество иного мнения. Ты должен понять, что на мне лежит ответственность за всех воспитанников приюта. А вас здесь восемьдесят четыре подростка! Скажу больше: восемьдесят четыре невинных подростка. Мой прямой долг: защитить всех несчастных детей как физически, так и морально. Вот почему я вынужден задавать тебе некоторые неприятные вопросы. Скажи, тебе когда-нибудь приходилось наблюдать собственными глазами, чем занимается твоя мама с ее… ну, скажем, клиентами?
Ник залился краской:
— Нет.
— Нет, сэр. Но ты ведь знаешь, как это бывает? Ты понимаешь, за что именно ей платили?
— Да, сэр.
— Так выходит, ты понимаешь эту сторону жизни? То, что порядочные люди называют животной стороной человеческой природы?
— Да, сэр.
— Скажи, твоя мама… она когда-нибудь ласкала тебя?
Ник с изумлением взглянул на доктора:
— Она меня целовала.
— Это понятно, но делала ли она что-нибудь более… э-э… ну, что ли, более откровенное?
— Я… не знаю, о чем вы?
— Это очень просто, Томпсон. Твоя мать — проститутка. Эти женщины с испорченной нравственностью часто предаются извращениям для того, чтобы удовлетворить свою похоть. Мне известно несколько случаев, когда проститутки занимались любовью с маленькими мальчиками. Даже более того: совершали кровосмешение со своими собственными детьми.
Ник был так потрясен услышанным, что с трудом мог говорить.
— Мама… — прошептал он. — Мама никогда бы такого не сделала!
Доктор Трусдейл поднялся из-за стола.
— Как бы то ни было, а опасность того, что твоя мать была носительницей отвратительной социальной болезни, реально существует. А если принять во внимание ту бедность, в которой ты проживал со своей матерью, и, я бы сказал, вынужденную интимность, то не следует отбрасывать возможность того, что она заразила тебя. Ради безопасности наших воспитанников мне придется тебя осмотреть. — Он подошел к окну, которое располагалось как раз за его столом, и опустил темную шторку. — Пожалуйста, Томпсон, разденься.
— Раздеться?
— Да. Совсем. Донага.
Он включил настольную лампу и занавесил остальные окна. Ник почувствовал, что происходит нечто странное, но не знал, что еще остается делать, кроме как повиноваться Он встал со своего стула и начал раздеваться.
— Ботинки тоже? — спросил он, чувствуя, что покрывается холодной испариной.
— Если тебе не трудно, — раздался ответ.
Когда Ник был готов, доктор Трусдейл приблизился к нему и стал осматривать с ног до головы.
— Мм… Я вижу, ты вполне уже созрел, Томпсон. Ты занимаешься мастурбацией?