Титан
Шрифт:
Сильвия была в ужасе, но одновременно сознавала, что никогда еще в жизни не испытывала такого сильного сексуального возбуждения. «Табу, табу!» — проносилось в голове у нее, когда он ее целовал.
Но именно «табу» и вызывало такую страсть.
Некоторое время за двумя обнаженными белыми телами с ближайшего дерева наблюдала белка. С любопытством она смотрела на ритмично покачивавшийся узкий таз Чарльза.
Затем белка скрылась в листве.
— Ну, как тебе это нравится? — спросил двумя днями позже
Эдвина стала рассматривать дом в форме буквы «L» с тростниковой крышей. Более длинное крыло дома было деревянным и окрашенным в белое — это был трехэтажный образчик тюдоровского стиля, — короткое крыло было отстроено из мягкого розового кирпича. Окон было много, и все они были освинцованы, на крыше возвышались пять труб, искусно выложенных из кирпича. Перед домом рос сад, яркий от летнего цветения.
— О, я люблю это место и всегда любила! — воскликнула Эдвина. — Это Одли-плэйс. Я играла здесь в детстве. Мама сказала, что леди Одли умерла в прошлом месяце.
— Да. Угадай, кто купил этот дом?
— Даже не представляю.
— Его купили мы с тобой.
Она изумленно взглянула на него, а он взял ее за руку и повел к каменной дорожке, разделявшей сад надвое.
— Я тут недавно спросил твоего отца, нет ли здесь поблизости какого-нибудь симпатичного местечка на продажу, и он посоветовал Одли-плэйс. Сказал, что поместье только что выставили на продажу и дорого за него не спросят. Вчера я сюда приехал на осмотр и, знаешь, просто влюбился в это место! У старика Альфреда Рамсчайлда из Коннектикута был псевдотюдорский стиль, а это — настоящий. Дом был построен в 1556 году! Я сам видел строительный подряд.
Она недоуменно посмотрела на него:
— Но, Ник, нам ведь не нужен еще один дом.
— Правильно, не нужен. Но я видел, как счастлива ты была вернуться на родину, и решил, что у нас и здесь, в Англии, должен быть дом. Конечно, здесь еще нужно изрядно поработать: замена электропроводки, центральное отопление, новые ванные комнаты и остальное. Но я думал, что, пока буду в Берлине, ты начнешь искать архитектора и рабочих.
Они уже подходили к главному крыльцу. Эдвина еще раз осмотрела дом.
— Тут чуть меньше пятидесяти акров, — продолжал Ник. — И мы можем купить их в свободное владение. Наш участок захватывает и пятьсот футов берега Эйвона. Право на рыбную ловлю? Пожалуйста! А вот и мельница XVIII века. Вполне сможем перестроить ее в коттедж для гостей. Конечно, если тебе здесь не нравится, не поздно и отступиться. Я еще ничего не подписал.
— Нет, мне нравится… Просто, как и обычно, ты застал меня врасплох. Сколько он стоит?
— Двадцать тысяч фунтов.
— Да, не скажешь, что тебе его отдают даром.
Они подошли к парадной двери. Ник повернул жену за плечи так, чтобы смотреть ей прямо в глаза.
— Я просто хотел, чтобы ты находилась поблизости от родителей на тот случай, если со мной что-нибудь стрясется, — негромко сказал он.
Ее
— Ник, ты же говорил, что нет никакой опасности! — прошептала она.
Он взял ее за руки.
— Я не хочу, чтобы ты волновалась, — сказал он. — Хотя небольшая опасность есть. В нынешней Германии с человеком может случиться все, что угодно.
Она взглянула на него со страхом.
— Тогда не езди! — воскликнула она. — Пожалуйста, Ник, не езди!
— Я должен.
— Почему?
— Ты знаешь. Это реальная возможность избавить мир от Гитлера.
Он толкнул тяжелую дверь, которая скрипнула на старых петлях.
— В 1803 году в этом доме случилось убийство. Владелец Одли-плэйс повредился рассудком и удавил жену. Затем и сам повесился на кухне. — Он подмигнул жене. — Говорят, его дух до сих пор бродит здесь.
С этими словами они вошли в дом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
С графом фон Винтерфельдтом было уговорено, что Ник прилетит в Берлин, остановится в «Адлоне» и будет там ждать человека, который назовет ему пароль по-немецки: «Летнее вино». На что Ник должен будет ответить тоже по-немецки: «Зимнее вино».
Все это казалось таким примитивным, что не удостоилось бы внимания сочинителя шпионских романов. Но граф сказал, что чем проще конспирация, тем она надежнее. И Ник был склонен с этим согласиться.
На следующий день Ник отправился в аэропорт «Кройдон» в окрестностях Лондона, сел в самолет, который приземлился в аэропорту «Темпельхов» в Берлине, въехал в роскошный номер «Адлона» и, устроившись, спустился в ресторан, чтобы позавтракать. Вестибюль отеля, как и всегда, был заполнен иностранцами. Было много бизнесменов, несколько офицеров германской армии, несколько эффектных женщин, несколько женщин не таких уж и эффектных. Ник прошел в ресторан. Метрдотель узнал его и посадил за угловой столик. Ник заказал жареную рыбу и полбутылки муската. Откинувшись на спинку стула, он небрежно оглядывался по сторонам и гадал: подойдет ли сейчас к нему кто-нибудь с условленным паролем?
Спустя минут двадцать в зале показалась Магда Байройт. Нику было известно, что за последние годы Магде удалось подняться на самую вершину германского кинематографического Олимпа. Знал он и то, что этим она была обязана не только своей редкой красоте, но и протекции доктора Геббельса, который день ото дня становился все более влиятельным. В этот раз ее появление в ресторане «Адлона» было типичным появлением кинозвезды. В отличие от Англии, в Берлине стояла сырая промозглая погода. Но в наряде Магды была все та же цветовая гамма: белое с черным. На этот раз на ней были роскошный белый костюм, черные длинные лайковые перчатки и черный берет с двумя белыми перышками, тянувшимися по диагонали. Ее ноги — чудо природы! — были обуты в белые туфли с черным шнурком. На груди сверкала брошь из большого бриллианта и рубина-кабошон.