Титаник. Псалом в конце пути

Хансен Эрик Фоснес

— Если хочешь.

— Что?

— Если хочешь, я останусь. Я очень благодарен тебе.

— Простите… Объясните мне, пожалуйста. Вы присутствовали на представлении?

— Я был духом твоей скрипки, — ответил гость. — И по-моему, ты неплохо сказал об этом.

Петронио открыл рот. Потом закрыл. Гость продолжал:

— Я подумал: прекрасно! В его скрипке будет жить дух. — Он засмеялся.

Петронио в изумлении смотрел на гостя.

— А этот граф… Лоренцо дель Ветро… — начал он неуверенно.

—

Грубый человек. Если б он удовлетворился тем, что перерезал мне горло. Но он к тому же разбил мою скрипку. Разбил на глазах у меня и молодой графини об одну из колонн в зале… Это было еще в старом замке, тогда они жили там. Понимаешь, он разбил ее, даже не дождавшись, чтобы умолк последний звук…

— Какой ужас! — тихо сказал Петронио.

— Это было неблагородно с его стороны. С тех пор я и брожу здесь, следую за семьей, за его кровью, так сказать…

— Говорят, это из-за вас все дель Ветро такие суровые и мрачные? — осмелел Петронио.

— Ложь, — ответил призрак. — Я существо покладистое и мирное. И даже не показываюсь им, во всяком случае последние десятилетия. Напротив, именно своенравие и холодная жестокость дель Ветро лишили меня свободы. В этом доме нет радости. Здесь никогда не бывает музыкантов, с помощью которых я мог бы доиграть мою серенаду до конца. Таких, как ты. Только сегодня вечером мне это удалось.

— Я очень польщен…

— Можешь называть меня Микеле, — сказал призрак. — Так меня звали при жизни.

— Это большая честь для меня, синьор Микеле.

Петронио не знал, как следует разговаривать с призраками. Он смотрел на серый плащ гостя, на стоптанные сапоги, на его лицо — теперь оно было видно лучше — с тонкими чертами, красивыми и правильными. По мнению Петронио, это был очень симпатичный призрак.

— Понимаешь, — сказал призрак, — возможно, именно из-за того, что граф Лоренцо убил меня на глазах у своей жены, сломав перед тем… Возможно, именно из-за этого дель Ветро и стали такими холодными, такими немузыкальными. Мое постоянное присутствие тоже, безусловно, сыграло свою роль. А может, все наоборот — кто скажет, где тут причина, а где следствие…

— К сожалению, — прервал его Петронио, — я человек неученый.

— Это очень просто, — сказал призрак Микеле. — Предположим, что причину случившегося в субботу следует искать в воскресенье.

— Я не совсем понимаю… То, что случилось сегодня, объясняется чем-то, что случится завтра?

— Совершенно верно. Точно так же, как кукольник знает, что случится с его куклой в следующей сцене, и соответственно подготавливает ее. Например, если добрая фея должна появиться справа, он ставит принцессу слева. Кукольник — тот, кто дергает за нити, — знает, что должно случиться. Но кукла не знает. То есть обычно не знает. В этом вся суть.

— Вот как…

— Это был прекрасный

вечер, Петронио, и я счастлив, что наконец-то обрету покой. Ты необычный человек, у тебя бывают озарения, и ты видишь то, чего не дано видеть другим.

— Верно…

— И быть может, сегодняшний вечер явился причиной того, что граф Лоренцо в свое время разбил мою скрипку. Чтобы случился этот вечер. Чтобы ты приехал сюда и я смог рассказать тебе то, что должен рассказать, прежде чем уйду.

— Куда?

— Странный вопрос.

— Да, простите.

— У меня для тебя весть, Петронио. Я открою тебе, зачем ты нужен кукольнику.

— Не понимаю…

— Сейчас поймешь. Я могу открыть тебе твое будущее, и я должен это сделать, на то есть причина. Я начал с того, что тебя будут помнить…

Первый раз за время этого разговора Петронио стало страшно.

— Ты боишься? — спросил призрак. — Лично я предпочел бы не пугать тебя, а просто поблагодарить и уйти, предоставив тебе узнать свое будущее, когда оно станет настоящим.

— Я не совсем понимаю, — сказал Петронио. — Разве знать будущее опасно?

— К сожалению, тебе не понравится то, что я скажу. Ты попытаешься убедить себя, что ни этого вечера, ни нашего разговора не было вовсе. Постараешься забыть то, что я тебе сейчас скажу, хотя это прекрасно и почетно.

— Прекрасно и почетно?

— Да, почти так же, как твоя сегодняшняя попытка вдохнуть жизнь в этих детей. Только еще благороднее.

— Постойте, — сказал Петронио, — вы говорите, что мне необходимо это знать?

— Да, — ответил призрак. — Насколько я понимаю, совершенно необходимо, хотя отныне тебе придется очень нелегко. Ты сочтешь это наказанием. Тогда как на самом деле… на самом деле это награда.

— Мне не очень приятно думать, — помолчав, сказал Петронио, — что от меня ничего не зависит и я вишу на ниточке, как обычная марионетка. Ведь кукла не знает, к примеру, что ее съест дракон. А здесь от кого все зависит, кто держит в руках крест с нитями?

Призрак дружески улыбнулся.

— Я так и знал, что ты спросишь об этом, — сказал он. — Мой ответ ничего не объяснит тебе. Можешь называть это небесами или звездами. Но в сущности — это ты сам.

— Я сам?

Призрак встал.

— Раз уж я должен открыть тебе твою судьбу, лучше я шепну это тебе на ухо, если, конечно, ты ничего не имеешь против. — Он наклонился к Петронио и прикрыл его ухо своей рукой.

Ухо стало горячим. Потом призрак что-то шепнул ему.

Петронио разразился недоверчивым, безумным смехом. Призрак исчез, а Петронио чувствовал себя качающейся веткой, с которой только что вспорхнула птица. Он еще долго смеялся в темноте, смеялся как сумасшедший, тряся головой, растерянный, взволнованный, счастливый и несчастный.