Титаник

Губачек Милош

— Руль право, сэр!

В эту минуту на мостик прибежали еще два человека — рулевой Альфред Оливер, который тоже нес вахту, и младший офицер Дж.Г. Боксхолл, находившийся в штурманской рубке, когда в «вороньем гнезде» раздался удар колокола. Мэрдок надавил на рычаг, включавший систему закрытия водонепроницаемых дверей в переборках котелен и машинных отделений, и тут же отдал приказ рулевому:

— Лево руля!

Штурвальное колесо завращалось в противоположную сторону.

А в «вороньем гнезде» Фредерик Флит, как загипнотизированный, смотрел на темный и все увеличивающийся силуэт. «Титаник» на большой скорости по инерции двигался вперед. Прошла целая вечность, прежде чем его носовая часть начала медленно поворачиваться влево. Глыба льда неумолимо приближалась по правому борту, возвышаясь над палубой носовой надстройки. В последнюю секунду она прошла мимо носовой

части и скользнула вдоль борта судна. Обоим вахтенным в «вороньем гнезде» показалось, что «Титанику» все же удастся разминуться с айсбергом. Носовая часть уже отвернула градусов на 20 влево, когда судно слегка вздрогнуло и снизу, из-под правой скулы могучего корпуса, раздался скрежет. Позднее Флит рассказывал, что в «вороньем гнезде» толчка вовсе не почувствовали, только услышали слабый скрип. Поэтому он и Ли подумали, что «Титаник» только чиркнул по льду.

Но в действительности все было иначе и гораздо трагичнее. Предотвратить столкновение практически было невозможно. Последующие опыты, проводившиеся с «Олимпиком», доказали, что необходимо около 37 секунд, чтобы изменить курс так, как это сделал «Титаник» в момент столкновения, то есть на 22°, или на два румба по компасу. За это время судно, идущее со скоростью около 21 узла, пройдет вперед около 430 метров, а если учесть те несколько секунд, пока отдается приказ об изменении курса, истинное расстояние составит 460 метров. По всей вероятности, это и было расстояние между айсбергом и «Титаником» в тот момент, когда его увидел Фредерик Флит и передал сообщение на мостик. На основе последующих консультаций со специалистами, включая капитана «Карпатии» Рострона, и учитывая видимость в ту трагическую ночь, был сделан вывод, что заметить айсберг подобных размеров на таком расстоянии было можно.

«Титаник» в 23 часа 40 минут 14 апреля 1912 года. Картина художника Кена Маршалла.

В ходе лондонского расследования катастрофы было подтверждено, что айсберг разорвал днище судна по правому борту на высоте примерно трех метров над килем, в результате чего образовалась пробоина длиной около 100 метров, проходившая от носовой части через первый, второй и третий грузовые отсеки и котельные № 6 и № 5. Из-за большой скорости судна для образования такой пробоины потребовалось менее десяти секунд. Гидрографическое управление США рассчитало, что при столкновении огромного судна с относительно небольшим айсбергом высвободилась энергия, достаточная для того, чтобы в одну секунду приподнять груз весом 81 120 тонн. При таком столкновении корпус «Титаника», хотя и был обшит стальными листами толщиной 2,5 сантиметра, должен был треснуть, как ореховая скорлупа. Оказалось достаточно всего лишь десяти секунд, чтобы вынести смертный приговор самому большому и самому прекрасному судну в мире.

Поднятый с постели толчком судна, капитан Смит выбежал из каюты на мостик.

— Господин Мэрдок, что это было? — спросил он первого помощника.

— Айсберг, сэр, — ответил Мэрдок. — Я отдал приказы «Право руля» и «Полный назад». Хотел повернуть влево, но было слишком поздно. Большего я сделать не мог.

— Закройте водонепроницаемые двери, — приказал капитан.

— Они уже закрыты, — ответил Мэрдок.

Затем капитан, Мэрдок и четвертый помощник Боксхолл перешли на правое крыло мостика. Они всматривались в водную поверхность, пытаясь разглядеть роковой айсберг. Боксхоллу казалось, что он видит за кормой судна что-то темное, но он не был в этом уверен. По словам рулевого Оливера, «Титаник» уже останавливался, когда капитан вернулся к телефону и передал в машинное отделение:

— Дайте средний ход!

Судно несколько минут еще двигалось вперед, а затем остановилось. Приказ остановиться мог отдать только капитан, но никто из спасшихся этого момента не отметил. Так и осталось неясным, почему капитан Смит позволил плыть смертельно раненному судну, сбавив ход только наполовину. Единственно возможное объяснение — в ту минуту он еще не знал о масштабах повреждения и остановкой судна не хотел вызвать панику у пассажиров.

Примерно в тот момент, когда судовые винты вновь пришли во вращение, четвертый помощник капитана Боксхолл поспешил в носовой трюм, чтобы установить, что же произошло. Он направился к каютам пассажиров III класса на палубе F, второй палубе над ватерлинией. По пути ему попадались сонные матросы и кочегары, разбуженные

толчком и вышедшие из своих кают, но нигде не происходило ничего особенного, он не заметил никаких признаков повреждения судна. Во время своего беглого осмотра четвертый помощник не спустился до самого низа и поэтому по возвращении на мостик доложил капитану и первому помощнику, что никаких повреждений не обнаружено. Вероятно, это было последнее хорошее известие, которое в ту ночь получил капитан Смит.

В рулевой рубке капитан взглянул на кренометр, небольшой прибор, похожий на часы и расположенный перед компасом, который показывает угол наклона судна, и увидел, что «Титаник» накренился на пять градусов на правый борт. В эту минуту рулевой услышал, как он прошептал: «Боже мой!» Обеспокоенный капитан вновь послал Боксхолла в трюм, разыскать судового плотника Дж. Хатчинсона и передать ему приказание установить размеры повреждения и доложить о нем. Боксхолл встретил его на полпути. Хатчинсон был взволнован:

— Поступает вода. Где капитан?

— На мостике, — ответил Боксхолл.

Судовой плотник, не говоря ни слова, помчался на мостик. Боксхолл спустился ниже в трюм и на трапе чуть не столкнулся со Смитом, одним из разнорабочих, отвечавших за перевозимую почту. Тот спросил почти то же, что и судовой плотник:

— Где капитан? Почтовый отсек полон воды.

Боксхолл и его отправил на мостик, сказав, что сам пойдет вниз удостовериться. На палубе G он подошел к люку, ведущему во вместительный отсек перевозимой почты. Крышка была открыта, а рядом с ней лежали два почтовых мешка. Они были совершенно мокрыми. Боксхолл зажег фонарь и посветил в люк. В луч света попала клокотавшая вода, в которой плавали мешки с почтой. Он услышал шум, напоминающий гул горного потока. Между прибывающей водой и потолком отсека оставалось всего полметра. В этот момент четвертый помощник впервые осознал, насколько серьезна ситуация. Он тут же вернулся на мостик и доложил об этом капитану.

А тем временем капитан Смит пытался получить точное представление о состоянии судна. Каждую минуту поступали все новые и новые доклады, один тревожнее другого. На мостик прибежал старший помощник Г.Т. Уайлд и спросил капитана, насколько, по его мнению, серьезно повреждение. В ответ прозвучало:

— Боюсь, более чем серьезно.

Толчок при столкновении судна с айсбергом разбудил и генерального директора «Уайт стар лайн», президента треста ИММ Джозефа Брюса Исмея. Минуту он лежал в постели, пытаясь понять, что произошло. Наконец, не выдержав, как был в пижаме, он вышел в коридор и увидел стюарда.

— Что случилось? — спросил он.

— Не знаю, сэр, — ответил тот.

Исмей вернулся в каюту, надел пальто, домашние туфли и отправился на мостик. Когда капитан сообщил ему, что судно столкнулось с айсбергом, Исмей задал ему тот же вопрос, что и старший помощник, и капитан Смит вновь должен был признать: он опасается, что повреждение судна очень серьезное. Возвращаясь в свои апартаменты, генеральный директор встретил на лестнице старшего механика Джозефа Белла, спешившего на мостик. Исмей и его спросил, серьезно ли повреждено судно. Белл ответил, что, вероятно, да, но он надеется, что насосы сумеют остановить поступление воды в трюм.

Сразу после ухода Исмея капитан Смит распорядился вызвать исполнительного директора и главного конструктора судоверфи, строившей судно, Томаса Эндрюса. Если кто и мог авторитетно объяснить происшедшее и оценить масштабы повреждения и опасность, угрожавшую «Титанику», то это был прежде всего он.

После ужина с доктором О'Лафлином Эндрюс отправился в судовую пекарню, расположенную на корме, чтобы поблагодарить пекарей, которые в этот вечер доставили ему большое удовольствие специально для него испеченным хлебом. Затем он, как обычно, в своей каюте № 36 на палубе А переоделся в рабочую одежду и, окруженный стопками планов, набросков, пометок и расчетов, погрузился в работу, которую чаще всего заканчивал поздно ночью. На сей раз он разрабатывал рекомендации, как переделать часть судового дамского салона в две небольшие гостиные. Компания «Уайт стар лайн» первоначально предполагала, что дамский салон после ужина станет местом встреч дам из кают I класса, которые захотят пообщаться друг с другом. Однако эмансипация, ознаменовавшая собой начало XX столетия, выразилась в том, что женщины уже не удалялись рано вечером в свои покои, а продолжали развлекаться в ресторанах и салонах. Просторный дамский салон большую часть времени пустовал. Увлеченный работой Эндрюс едва ощутил слабый толчок и оторвался от разложенных бумаг, только услышав стук посыльного, который передал просьбу капитана как можно скорее прибыть на мостик.