Тьма чернее ночи
Шрифт:
– Тогда они все и спланировали, – заметил Маккалеб.
Уинстон кивнула, потом улыбнулась той же улыбкой.
– Что? – спросил Маккалеб.
– Просто приберегла лучшее под конец.
Она снова взялась за портфель и открыла его.
– В тюрьме хранятся отчеты обо всем имуществе и пожитках заключенных: вещах, которые они принесли с собой, вещах, разрешенных к передаче от посетителей. В отчете по Стори есть запись, что его помощнице, Бетильде Локитт, было разрешено передать ему некую книгу во время второго из шести визитов. Согласно отчету об имуществе называлась книга
Из портфеля Уинстон достала большую, тяжелую книгу в синем кожаном переплете и положила на стол. В качестве закладки среди страниц торчал желтый самоклеящийся листочек.
– Согласно предисловию, это исследование о художниках, которые использовали тьму в качестве существенной части изобразительной техники. – Улыбнувшись, она открыла книгу на закладке. – Вот довольно длинная глава об Иеронимусе Босхе. С иллюстрациями.
Маккалеб поднял пустую бутылку и чокнулся с ее стаканом, которого Уинстон еще не касалась. Потом вместе с Босхом склонился над книгой.
– Прекрасно, – сказал он.
Уинстон переворачивала страницы. Среди иллюстраций были все картины Босха, фрагменты которых можно было проследить на месте преступления: «Операция глупости», «Семь смертных грехов» с Божьим оком, «Страшный суд» и «Сад наслаждений».
– Он планировал все прямо из камеры, – изумился Маккалеб.
– Похоже, – откликнулась Уинстон.
Они оба посмотрели на Босха, который едва заметно кивнул головой.
– Теперь твоя очередь, Гарри, – сказал Маккалеб.
Босх, казалось, растерялся:
– Моя очередь?..
– Испытать удачу.
Маккалеб пододвинул Босху фотографию Таферо и кивнул на барменшу. Босх взял снимок и направился к бару.
– Мы все еще ходим вокруг да около, – сказала Уинстон, пока оба наблюдали, как Босх расспрашивает барменшу. – У нас только кое-какие мелочи.
– Знаю, – сказал Маккалеб. Ему не было слышно, о чем говорят у бара: все заглушала музыка.
Босх кивнул барменше и вернулся в кабину.
– Она узнала его – пьет только ликер «Калуа» со сливками. Хотя с Ганном он у нее не ассоциируется.
Маккалеб пожал плечами, словно говоря: «Невелика важность».
– Попробовать стоило.
– Вы понимаете, куда это ведет, не так ли? – сказал Босх, переводя взгляд с Маккалеба на Уинстон и обратно. – Вам нужно действовать. И действовать наверняка. Другого шанса не будет, а я рискую слишком многим.
Маккалеб кивнул.
– Мы знаем, – сказал он.
– Когда? У меня мало времени.
Маккалеб посмотрел на Уинстон. Решать было ей.
– Скоро, – сказала она. – Может быть, завтра. Я еще не заикалась об этом на работе. Надо уломать капитана, потому что, по его последним сведениям, Терри прогнали, и я вместе с фэбээровцами разрабатываю тебя. Нужно подключить окружную прокуратуру, потому что, когда мы начнем, действовать надо будет быстро. Если все получится, мы возьмем Таферо завтра вечером и тогда поглядим.
Босх с грустной улыбкой уставился на стол.
– Я сегодня встречался с этими типами. Агентами.
– Я слышала. Ты не совсем убедил их в своей невиновности. Они вернулись жутко нервные.
Босх
– Так что вам сейчас надо от меня?
– Нам надо, чтобы ты сидел тихо, – сказала Уинстон. – Мы сообщим тебе насчет завтрашнего вечера.
Босх кивнул.
– Еще один момент, – сказал Маккалеб. – Есть у тебя доступ к вещдокам с процесса?
– Да – во время суда. Так они у секретаря. А что?
– А то, что Стори явно знал о художнике Иеронимусе Босхе. Он узнал твое имя во время того первого разговора и сразу понял, что с ним можно сделать. Поэтому мне кажется, что книга, которую помощница принесла ему в тюрьму, должна быть его собственной. Он велел ей принести.
Босх кивнул:
– Фотография книжного шкафа.
– Ты понял.
– Я тебе сообщу. – Босх огляделся. – Пока все?
– Все, – ответила Уинстон. – Будем на связи.
Она вышла из кабины, Босх и Маккалеб – следом. На столе остались две нетронутые бутылки пива и бурбон со льдом. У дверей Маккалеб оглянулся и увидел, как пара завсегдатаев направляется в бар. Из музыкального автомата доносилась песня Джона Фогерти «Встает бездомная луна…»
41
Холод пробирал до костей. Маккалеб шел к причалу Кабрийо, засунув руки поглубже в карманы ветровки и уткнувшись носом в воротник.
Несмотря на опушенный подбородок, он настороженно поглядывал по сторонам. Ничто не привлекало внимания. По пути Маккалеб взглянул на парусную шлюпку Бадди Локриджа. Груды всякого хлама, скопившегося на палубе: доски для серфинга, велосипеды, газовый гриль, океанский каяк и прочий хлам не скрывали, что свет в каюте включен. Маккалеб тихо ступал по деревянным доскам. Спит Бадди или нет, все равно уже слишком поздно, а Маккалеб слишком устал и замерз, чтобы встречаться с партнером. И все же он не мог отделаться от мысли об отклонении в теории по делу Ганна.
Босх прав: утечку в «Нью таймс» о расследовании дела Ганна скорее всего организовал кто-то из лагеря Стори. По логике вещей источником Джека Макэвоя был либо Таферо, либо Фауккс, либо даже сам Стори – из тюрьмы. Но как быть с признанием Бадди Локриджа? Оставалось одно: и Бадди, и кто-то из защитников Стори одновременно сообщили одну и ту же информацию одному и тому же изданию. А в такое даже человек, допускающий совпадения, поверил бы с трудом.
Маккалеб решил пока не думать об этом. Поднялся на яхту, еще раз огляделся и сошел в кубрик. Отпер раздвижную дверь и включил свет. Разговор с Бадди подождет до утра.
Маккалеб запер дверь и положил ключи и видеокассету на штурманский стол. Сразу же пошел на камбуз и налил большой стакан апельсинового сока. Потом выключил огни на верхней палубе, отнес сок вниз и приступил к вечернему таблеточному обряду. Глотая таблетки и апельсиновый сок, он разглядывал себя в зеркальце над раковиной. Вспомнился Босх. В глазах детектива была усталость. Маккалеб размышлял, не станет ли и он сам выглядеть так же через несколько лет, после еще нескольких подобных дел.
Покончив с медицинской процедурой, он разделся и быстро принял душ. Вода оказалась ледяной, потому что водонагреватель не включали со вчерашнего дня.