Тьма Египетская
Шрифт:
Сон составляет также одну из принадлежностей шаббасовых «тайныгим» и потому рабби Соломон проснулся сегодня несколько позже обыкновенного. Мечтая о том, каким образом проведет он этот праздничный день и сколь приятно побеседует по душе с ламданом Ионафаном, старик благодушно следил улыбающимися глазами, как его достопочтенная супруга, поспешив прежде всего троекратно облить водой свои руки, кряхтя и зевая, не без труда натягивала на свои толстые икры чистые нитяные чулки. Но прежде чем удалилась она из спальни к отправлению своих утренних обязанностей по хозяйству, поднялся рабби Соломон с мягких бебехов.
Мы уже говорили, что каждый сын Израиля обязан прямо с постели приступить
117
Ойрах-Хаим, гл. IV.
Не ранее, как совершив удаление нечистой силы с кончиков своих пальцев посредством троекратного и попеременного обливания их водой, нарочно приготовленной с вечера, мог рабби Соломон безгрешно взяться за мыло и приступить к основательному умыванию рук, лица и шеи. Еще не успев досуха обтереться полотенцем, почтенный рабби поспешил накрыть себе голову бархатной ермолкой, — «чтобы чувствовать на себе страх Божий» [118] , и, осмотрев кисти цицыса — целы ли в нем все нити, — еще поспешнее надел лапсердак, совершая над цицысом положенную молитву [119] .
118
Талмуд, Трактат «Шаббос».
119
Нити цицыса служат талисманом против посягновений злого духа, а потому многие евреи никогда не снимают его, даже и ночью.
В эту самую минуту сквозь притворенную дверь донесся до его слуха встревоженный говор перебивающих друг друга женских голосов домашней прислуги и вместе с ними отчаянный вопль — именно, вопль его супруги.
Рабби даже вздрогнул при этой страшной и непонятной необычайности, почуяв сердцем что-то недоброе.
Недоумевая, что могло бы это значить, поспешно насунул он на босу ногу свои бархатные туфли и накинул на плечи шлафрок, в намерении идти и самолично осведомиться о причине внезапного переполоха, как вдруг увидел, что в спальню, шатаясь и чуть не падая на каждом шагу, вошла почтенная Сарра, с лицом, искаженным от испуга и отчаяния.
— Тамара… Тамара… простонала она задыхающимся голосом и вдруг, потеряв сознание, повалилась на пол.
— Боже мой!.. Воды!.. Доктора!.. Людей сюда!.. Кто там?!.. Скорее! — кричал растерявшийся Бендавид, возясь над недвижно лежавшей женой и тщетно силясь поднять с полу ее грузное тело.
На крик его прибежали обе батрачки и родственница-приживалка. Где бы схватиться разом да помогать, эти бабы с перепугу подняли вой с причитаньями и только всхлипывали да ломали себе руки и головами жалостливо покачивали, стоя над распростертой ниц старухой.
—
И только после этого возгласа ошалевшие бабы как бы очнулись, поняли, что надо делать и, соединив с хозяином общие дружные усилия, помогли ему перенести на постель тело старухи.
— Доктора!.. Скорее доктора! — кидался из угла в угол Бендавид. — Бегите за доктором Зельманом… бегите за ним. Кто-нибудь… Воды, Бога ради!.. Спирту!..
— Но ведь шаббос, достопочтенный рабби, — как же бежать-то?.. Ведь шаббос, подумайте! — возразила какая-то из баб.
— Так вы хотите, рабби, чтобы мы нарушили святость субботы! — присоединилась к ней и другая батрачка. — Это невозможно!.. Доктор Зельман живет за нашим ойривом — надо к нему бежать за мост, как же бежать за ойрив [120]
Что подумают, что скажут?!
— О, пропадай ты!.. «Ойрив»! — в отчаянии крикнул Бендавид. — Тут аунус-нефошос, понимаешь ли? Смертная опасность для еврейской души!
— Все ж таки, рабби, лучше послать шаббос-гойя, чем самой-то нарушать субботу.
120
Ойрив — соединение; бывает двух родов: ойрив-хацойрис — соединение дворов и ойрив-тхимин — соединение пространства. Евреи во время шаббоса не имеют свободы передвижения более чем на 2000 шагов и права переноса вещей из комнат во двор и наоборот (Талмуд, кн. Мугин-Эрец). Ойрив устраняет подобные стеснения. Ойрив-хацойрис состоит в том, что хозяин двора передает свой хлеб соседу. который объясняет всем жильцам дома, что хлеб этот подарен всем и все они считаются жильцами одной квартиры, где переноска вещей не возбраняется.
— Аунус нефошос, говорю! — совсем уже рассвирепел на дуру служанку хозяин.
Та оробела и опрометью кинулась из комнаты, но все-таки не отважилась нарушить святость субботнего дня и ограничилась тем, что, кликнув с кухни шаббос-гойя и наняв ему у ворот извозчика, растолковала тому и другому, где живет доктор Зельман и что нужно его как можно скорее к умирающей хозяйке, а сама осталась у ворот поджидать их возвращения, — пускай хозяин думает, что сама побежала.
В комнатах между тем продолжалась суматоха: одна баба бежала в кабинет за нашатырным спиртом, другая в кухню за водой; старик всячески старался привести в чувство жену: ей прыскали на лицо водой, смачивали голову, подносили к носу спирт, растирали им виски, терли под ложечкой, но никакие усилия не могли пока преодолеть глубокого обморока.
«Тамара… Она сказала Тамара», думалось в то же время рабби Соломону;
— Что такое Тамара? В чем дело?… Из-за чего все это у вас там случилось? — спросил он родственницу-приживалку.
— После, рабби, после… Некогда! — скороговоркой и как бы мимоходом отвечала та, явно желая отделаться от подобных расспросов.
— Да где Тамара? — не унимался старик. — Отчего ее нет здесь? Позовите ее… Где она?
— Н… не знаю, — смущенно пробормотала служанка, стараясь не глядеть на хозяина.
— Трите!.. Я сам пойду за ней.
И Бендавид быстрым движением поднялся с места. Предчувствие чего-то недоброго все сильней и сильней хватало его за сердце, и поэтому, все росла, все усиливалась в нем нетерпеливость узнать наконец, в чем дело, которое от него очевидно скрывают.
— Не ходите, рабби, — проворно предупредила его приживалка. — Не ходите, ее там нет.
— Но где ж она наконец?! Ступайте, сбегайте за нею!.. Где она?
— Не знаем, рабби… потом… потом все узнаете…