Тьма Египетская
Шрифт:
— Васше високоблагородное благородие! — поднял Ионафан к пейсам обе ладони. — Зачиво ви сердитесь?.. Ну, зачиво?!.. Зжвините! Насшево дело дать, васшево дело взять. Ви скажите сколько?
Горизонтов, засунув руки в кармашки брючек, озабоченно прошелся несколько раз по комнате. Ламдан выжидательно следил за ним глазами. Он, как опытный охотник, спокойно наблюдал свою дичь, зная, что в надлежащий момент она сама подойдет к нему на верный выстрел.
— Вот что, — сказал наконец секретарь, остановясь перед поднявшимся с места евреем. — Чем даром-то бобы разводить,
Рабби Ионафан молчаливым поклоном выразил покорную готовность выслушать условия Горизонтова.
— Денег мне от вас покуда никаких не нужно, — внушительно продолжал этот последний. — Мое правило, коли взять, то надо уж и сделать, по совести, а дело ваше, повторяю, трудное… очень трудное… и едва ли что удастся тут поправить… Но так и быть, похлопочу, попытаюсь…
Ионафан поспешил вторично поклоном выразить свою благодарность.
— Пускай гасшпидин закретар тольке захочет, а поправить, он завиерно поправит, — почтительно проговорил он таким тоном, в котором так и сквозило, что ты, брат, басни-то мне не рассказывай!
— Если хлопоты мои пойдут на лад, — продолжал Горизонтов, — в таком случае ты мне выдашь тысячу в задаток, а затем, коли дело выгорит, то при окончании еще две тысячи. Согласен — ладно, а нет — проваливай!
— Уй, васше високоблагородие… Трох тисячов! — ужаснулся ламдан, всплеснув руками. — Ну, и за сшто тут трох тисячов?! — Завеем пустова дело! И скудова взять нам таких деньгов, подумайтю!.. Каб вы были один — ну, гхарашьо. А то когда вам трох тисячов, то правитель с губернаторского кинцелярия скажет, давайте и мине трох тисячов, и гасшпидин палачмейстер захочет тоже трох тисячов, — ну, и сколько же тогда тисячов надо положить на гибернатор?!.. Может, и сам гибернатор захочет, а может и вице-гибернатор, и увсе советники, и прекарор, а может и еще хто… и сколько же это будет тисячов?!..
— Ну, ну, ну, ничего, брат! — с циническим смешком похлопал его по плечу Горизонтов. — Ничего, у Бендавида, говорят, денег-то куры не клюют, мошна толстая, вытянет, не обеднеет…
Рабби Ионафан с сокрушенным вздохом и горькой усмешкой покачал головою.
— Н-ну! Верить полторы! — предложил он решительным образом. — Тысяча пятьсот рубли — гхарошаво деньги… Ей- Богу, гхарошаво!
— Сказано три, и ни копейки меньше! — отрезал Горизонтов. — А нет, — продолжал он полушутя, полусерьезно, — так завтра же окунем вашу жидовочку в купель и капут! Тогда уже на всю жизнь потрефим ее, и ничего не поделаешь, хе-хе-хе… Так-то!
Проблеск негодования и презрения мелькнул было на один миг в глазах еврея; но он смолчал и тотчас же постарался подавить в себе всякое внешнее проявление этого невольно сказавшегося чувства.
Горизонтов, между тем, продолжал, руки в кармашки, шагать по комнате.
— Васше високоблагородие! — минуту спустя, убедительно начал ламдан, глядя на Горизонтова умильно заискивающими глазами. — Верьте на честю, кабы можно, ми бы радыи были дать вам и пьять тисячов — такому гхарошому, благородному гасшпидину зачэм не дать! — дали бы и десять, дали бы и двадцать!
Горизонтов, молча и как бы не слыша, продолжал маячить по диагонали из угла в угол.
— Н-ну! — после минутного колебания, решительно поднял голову ламдан. — Пускай вже будет так: тисяча на задатек, тисяча на кинец. Васше високородие! Берите двох тисячов… га?.. Двох!.. Каб мине хто дал таких деньгов, — ой- вай! — я был бы самый счастливый чаловек на свете… Н- ну, кончаймы на двох!.. Ну, и прошу вас, как благероднаво чаловека… Подумайтю, какие деньги!
— У меня что сказано, то свято, — нетерпеливо и резко оборвал его Горизонтов. — Или три, или убирайся к черту, — я есть хочу!
В это время он уже обдумывал план предстоящих действий и, чтобы не путаться с Каржолем в виду таких крупных денег, даже великодушно решил себе, что не жаль будет и возвратить ему несчастную его сотнягу, с извинением, что при всем-де старании, ничего не мог поделать, так как владыка решительно не пожелал подписать бумагу. Это даже благородно будет! — По крайней мере, пускай не думает, свинья он этакая, что только одни, мол, графы благородны бывают! — Горизонтовы тоже благородны!
— Что ж ты стоишь еще?! — повернулся он к переминавшемуся на месте ламдану. — Чего ждешь-то?.. Ведь тебе сказано!
— И это вашево последняво слова? — грустно, почтительно и тихо спросил еврей.
— Разумеется, последнее.
— Ну, то я так и скажу Бендавиду, — может, он и будет согласный. А вы, васше високоблагородие, — прибавил он вкрадчиво просительным тоном, — зараз начинайте вже ваших хлопотов… пожалуста! Бо время, знаете, дорого.
— Эге! — рассмеялся ему в глаза Горизонтов. — Шутник ты, любезный, как погляжу… «Зараз»… Нашел дурака! Они еще думать будут дать ли не дать ли, а я им хлопочи!.. Вишь, какие гешефтмахеры!.. Хе-хе!.. Уж и то, кажись, благороднее поступать, как я с вами, невозможно. Иной, на моем месте, потребовал бы сейчас же все деньги на стол, вперед, а без того и разговаривать не стал бы. А я, между тем, не беру с вас ни копейки. Поведи-ка вы это дело судом, так адвокатам-то не три тысячи переплатите. Да и дело-то такое, что его никакой адвокат не выиграет. А он еще торгуется!
Еврей потупился в колеблющемся раздумьи.
— Н-ну, хай будет так! — решительно махнул он, наконец, рукой, убедясь, что у этого кремня ничего не выторгуешь. — Пускай по-вашему, только приймайтесь же за зараз…
— Так, стало быть, три? — доточно переспросил его Горизонтов.
— Три, — подтвердил ламдан, склоняя голову.
— Ну, вот, и давно бы так! А то все в вас эта проклятая манера жидовская поторговаться, терпеть не могу!.. Только вот что, — как бы спохватясь, прибавил он внушительно, — уговор лучше денег. Если ты теперь соглашаешься с тем, чтобы потом понадуть меня, так знай наперед, что в моей воле во всякое время повернуть дело и так, и этак, и что хотя я его и оборудую, но девица будет возвращена вам не раньше, как ты принесешь мне все деньги, до копейки. Понимаешь?