Тьма над Гильдией
Шрифт:
Вот такой неосторожный господин. Лицо прячет, а плащу время от времени дает распахнуться, чтоб народ приметил лапу. Эх, подержаться бы за нее, поглядеть, из чего сделана…
Внезапно окатила жутковатая мысль: а что, если лапа настоящая? Если после гибели Совиного Божества уцелел кто-то из жрецов? Или… или Древняя Сова воскресла?
Нет. Не может быть…
Ладно, увидим, когда возьмем эту тварь за глотку, кем бы она ни была.
А познакомит нас костяшка номер три. Тот самый заказчик, что топает сюда с кошельком в
Каково его место в раскладе? Есть продавец, есть покупатель… посторонние им ни к чему… зна– чит – посредник, других вариантов нет. Человек, который знает продавца и покупателя и не знакомит их друг с другом, чтоб не начали делать дела напрямую. Сам-то он продавцом быть не может, потому что не ходит в Подгорный Мир. Где уж ему! Он же…
О, как раз идет-топает, костылями по земле по-стукивает! А ну-ка, выйдем навстречу…
– Здравствуй! Очень, очень радостная встреча, верно?..
Не сводя полных ужаса глаз с улыбающегося лица Шенги, калека шарахнулся прочь, запутался в костылях, едва не упал. Охотник бережно поддержал под локоть своего врага.
– Вижу, вижу, как ты соскучился по мне, Хиави!
– Нет, парни, что-то тут не то, – говорила своим дружкам Лейтиса. – Я, конечно, теперь красавица – стой, солнце, исчезни, луна… но чтоб такой человек, как Хастан, с одного взгляда рассудок потерял и начал про мои груди-бедра на всю улицу орать?..
– Точно! – подтвердил Рамарш. – Сколько с капитаном плаваю, такого за ним не знавал.
– Пойти-то я пойду, – сказала Лейтиса задумчиво. – Даже самой интересно… А только думается, парни, что нужна ему не я, а мы все.
– Может, и так, – согласился Шершень. – А только эта пиратская душа должна понимать, что ни Лейтиса, ни мы все даже пальцем ради него не шевельнем, пока не услышим, как его денежки звенят.
Последняя фраза предназначалась для Рамарша. Тот понимающе кивнул, отцепил с пояса кошелек и положил перед Шершнем.
– Ты не понимаешь… ты ничего не понима– ешь!.. – рыдал Хиави, чувствуя, как сквозь одежду его кожу трогают кончики стальных когтей. – Ты не знаешь, какой жизнью я жил все эти годы… не знаешь, как я мучился…
Они стояли за покосившимся забором покинутого подворья. Когда-то здесь бушевал пожар. Шенги не знал, что хозяев жалкого домишки огнем и угрозами выжили прочь люди Жабьего Рыла, чтобы не иметь соседей возле особняка для важных встреч. Да Охотнику и не интересно было бы это узнать. Для него важно было лишь то, что разросшийся на пустыре шиповник и остатки забора прикрывают его и Хиави от глаз случайных прохожих.
– Вспомни, как я… как со мной… – плакал Хиави, тяжело обвиснув на костылях. – Я должен был… тоже… охотником… а я… Шенги, я же калека!
Совиная Лапа глядел на добычу без всякой жалости. Его не смущали рыдания, сотрясавшие это изломанное тело. Перед Шенги была тварь вроде
На рейде горели корабли, гибли моряки, на Подгорных Охотников пало черное подозрение, Лауруш едва не умер, Шенги угодил на цепь в Допросные Подвалы – и все по вине этого скулящего, исходящего слезами и соплями подонка.
– Ты предал Гильдию, – сказал Охотник и, преодолев брезгливость, левой рукой хлестнул Хиави по физиономии. Не злость сорвал, а попробовал прекратить истерику.
Это ему удалось: Хиави, потеряв равновесие, отлетел на куст шиповника, сполз на землю, подобрал костыли, встал и заговорил более связно, почти без мучительных всхлипываний:
– Это не я предал! Это она меня предала! Я же был учеником Лауруша, как и ты!.. Я каждую складку… я…
– Еще врезать? – ровно спросил Шенги.
Хиави взял себя в руки.
– Я виноват в том, что мой напарник оказался сволочью? Я виноват, что живым выбрался из водопада, куда он меня спихнул? Вон как меня перемололо… И после всего этого я для Гильдии чужой?
– Ты не прошел испытания, – пожал плечом Шенги.
– Браслет не получил, да? А если бы принес этот дурацкий «поющий подсолнух» – стал бы свой родной? И Гильдия бы меня до последнего костра поила-кормила?
– Не причитай. Ты не просил милостыню возле храма. У тебя была крыша над головой, верный кусок хлеба и хорошая работа. В Аргосмире очень, очень много здоровых, сильных людей, которые об этом только мечтают.
– Работа, да… Знаешь, сколько ваших записок о чудесах Подгорного Мира прошло через мои руки? Сколько ваших каракулей я разобрал, выправил ошибки, свел в большие рукописи… а с тех рукописей не одну копию снял… Да я знаю про земли за Гранью столько же, сколько вы… все вместе…
Шенги хотел сказать, что его собратья по Гильдии добывают знания о Подгорном Мире не переписыванием чужих дорожных заметок, а опасными скитаниями по складкам и битвами с чудовищами. Но промолчал: пусть говорит, пусть…
– А кто знает дела Гильдии лучше меня? Каждая монета, что вы присылаете Главе… я же знаю путь каждого медяка, да-да! Знаю, сколько идет вдовам и сиротам, а сколько – на взятки нужным людям… и кому взятки, тоже знаю! Гильдия – это я и есть! Я не сомневался, что буду преемником Лауруша… и вдруг такое… такое…
Подавшись вперед, Шенги с отвращением, но внимательно вслушивался в яростное бормотание. Хиави говорил о потрясении, которое испытал, когда узнал, что новым Главой Гильдии станет Унсай. Как ушел из дому, ударился в загул по грязным кабакам, заливая вином свое горе и позор, крах надежд… как в каком-то трактире расползлись костыли и не справились с ними непослушные руки, и рухнул пьяный калека на земляной пол, лицом в пролитое вино и чью-то блевотину… А когда пришел в себя – понял, что лежит в постели, с мокрой тряпкой на лбу…