Тьма над Петроградом
Шрифт:
Трамвай был переполнен.
– Гражданин, на следующей сходите? – спросил Бориса тщедушный мужичонка с прилизанными пегими волосами.
– Сходят, гражданин, с ума! – наставительно проговорила крупная тетка в красной косынке.
– А я, гражданочка, вовсе не к вам обращаюсь, а исключительно к этому вот гражданину! – ответил прилизанный, протискиваясь к выходу мимо Бориса.
– Это что же ты, скорпион американский, вытворяешь? – вскрикнул Саенко, схватив прилизанного одной рукой за воротник, а другой за запястье. – Ты куда
– В чем дело, Саенко? – удивленно спросил Ордынцев. – Что ты к человеку привязался?
– К человеку?! – возвысил голос Саенко. – Это разве человек? Это не человек, это же вошь тифозная! Это же паразит кишечный! Это же гнилой пережиток темного буржуазного прошлого! Вы думаете, он что тут делает? Думаете, он тут общественным транспортом пользуется, как все прочие граждане? Он тут по карманам честных трудящихся нагло шмонает! Я его как раз в самый момент застукал, когда он в ваш карман свою грязную клешню запустил!
– Врешь, лишенец! – взвыл прилизанный, безуспешно пытаясь вырваться из рук Саенко. – Я как есть империалистический инвалид, геройски проливавший кровь на полях, то не могу стерпеть такое оскорбление!
– Оскорбление? – перекрыл его дискант своим голосом Саенко. – Гляньте, Борис Андреич! Вот же у него ваше портмоне припрятано! А это вот чей кошелек?
– Мой! – взвизгнула тетка в красной косынке. – Ах он, клоп вонючий! Ах он, нехристь! Ах он, буржуй недорезанный! Спасибо тебе, солдатик, – переключилась она на Саенко. – Дай тебе Бог… тьфу, заговорилась! Дай тебе Карл Маркс всего хорошего!
– Повязать паразита! Стащить его в чеку! Да чего там – прямо здесь придушить! – понеслись со всех концов трамвая возмущенные выкрики и деловые предложения.
– Здесь убивать нельзя, не прежний режим! – авторитетным тоном проговорил пузатый дядька в толстовке, явный совслужащий. – Надо в органы его отвести в сопровождении активистов и непосредственных свидетелей преступления. Которых он лично обокрал, те чтоб обязательно с ним шли как пострадавшие. Я бы сам пошел, да некогда, на службу опаздываю…
– Мне тоже некогда, мне обед нужно для зятя готовить, для Василия Федоровича, – поспешно сообщила женщина в красной косынке. – Зять у меня строгий, чуть с обедом припоздаю – он с кулаками… Вот пускай солдатик его ведет, раз он такой толковый…
– Не прежний режим, чтобы на тещу с кулаками! – постановил совслужащий. – В Контрольную комиссию надо на зятя жаловаться или в Рабкрин! А раз гражданка не может, тогда пускай правда солдатик идет и этот гражданин обворованный!
Борис и Саенко не успели и слова сказать, как дружная трамвайная общественность вынесла их вместе с карманником на тротуар. Саенко все еще крепко держал вора за шкирку.
– Вы меня лучше отпустите, – проговорил карманник угрожающим тоном. – Я здесь всю шпану знаю, только свистну – вас по кусочку разберут,
– Всю, говоришь, шпану знаешь? – задумчиво проговорил Ордынцев. – А дом Шмидта на Лиговке знаешь?
– Как не знать! – ухмыльнулся «империалистический инвалид». – Дом родной! А тебе, дядя, зачем дом Шмидта запонадобился? Ты что – легавый? Или из этих, из новых, гепеушников?
– Я что – похож? – усмехнулся Борис.
– Да нет, ты больше на буржуя смахиваешь! А зачем тогда тебе в дом Шмидта? Зачем самому голову в петлю совать? Там народ лихой, угобозят в момент!
– Дело есть к тамошней публике. Отведешь туда, познакомишь с авторитетными ворами – у меня к тебе никаких претензий, и бумажник мой можешь себе оставить…
– Лопатник основательный… – задумчиво проговорил карманник. – Ну что ж, дядя, пошли, только не говори потом, что я тебя не предупреждал!
Он, ни слова больше не говоря, нырнул в ближнюю подворотню. Борис и Саенко устремились следом.
– Зря это вы, Борис Андреич! – пропыхтел Саенко, семеня рядом с Борисом. – Эти жулики до того подлый народ… пришьют за милую душу, и похоронить-то по-христиански некому будет!
– Не дрожи, Саенко, все будет нормально! Ты, главное дело, от этого шустрилы не отставай!
– Да уж за меня не беспокойтесь!
Карманник не оглядываясь пронырнул каким-то двором, юркнул в парадное, выскочил из него на другую улицу, снова проскочил проходной двор и оказался на знаменитой питерской Лиговке, возле огромного и мрачного дома с полуразрушенным флигелем. Здесь он на мгновение задержался, оглянулся на Бориса и спросил:
– Ну что, дядя, не передумал? Потом поздно будет!
– Веди! – коротко ответил Ордынцев.
Карманник стрельнул глазами по сторонам и вошел в темную подворотню. От стены отлипла какая-то мрачная фигура, оказавшаяся молодчиком в широченных штанах и надвинутой на глаза кепке-четырехклинке. Сплюнув под ноги табачную жижу, молодчик протянул сквозь зубы:
– А чемурык тебе мастрюга захлот?
– Мартей чемодан тудык! – отозвался карманник, махнув рукой в сторону Ордынцева и Саенко.
– А ты мездрей посамечку! – проговорил молодчик в кепке, пожимая плечами, и снова отступил в тень.
– Пошли, что ли! – проговорил карманник и углубился в темный коридор.
– Это по-каковски же ты изъясняешься? – осведомился Саенко, догоняя шустрого провожатого. – Уж не по-французски точно, французский я с мадам Иветт досконально изучил. И не по-немецки, немецкого я в империалистическую досыта наслушался. Опять же и не чухонский – с чухонцем одним я давеча балакал… разве что китайский? Так ты вроде на китайца не больно похож…
– Сам ты китаец! – огрызнулся провожатый. – Это наш язык, лиговский! Кто на нем не ботает, тому в Шмидтову лавру хода нет! И вообще, дядя, больно много ты болтаешь, не у себя на печи! Иди за мной след в след да помалкивай!