Тьма надвигается

Тертлдав Гарри Норман

– Вы стояли на голове из-за этого клочка бумаги, – проговорила Пекка тем же тоном – «ну-что-ты-мне-еще-расскажешь-интересненького» – каким встречала наиболее нелепые выдумки Уто. Определенно, Ильмаринен и ее сын были одержимы одним бесенком.

Но в этот раз чародей оказался неподвластен ее чарам.

– Собственно говоря, госпожа Пекка, я стоял на голове именно из-за этого клочка бумаги.

Пекка уставилась на него. Чародей был совершенно серьезен. И говорил очень серьезно. Отчего доверия к нему не прибавлялось. Но после того, как он столько времени ломал комедию, у Пекки не оставалось выбора. Она развернула листок

и посмотрела. Только потом ей пришло в голову, что, если бы она разорвала листок в мелкие клочки, не читая, и швырнула ошметки ему в физиономию, выражение лица у Ильмаринена было бы совершенно потрясающее. В этом и заключалась разница между двумя чародеями. Ильмаринену эта мысль пришла бы в голову первой и могла бы претвориться в жизнь.

Листок бумаги не оказался чистым, как она ожидала. От края до края его заполняли уравнения теормагии, записанные кривым, широким почерком Ильмаринена. Пекка пробежала по ним взглядом и подняла было глаза на Ильмаринена, но они сами собой вернулись к символам высшего чародейства. Челюсть волшебницы отвалилась. Сжимая листок в одной руке, Пекка провела пальцем по строкам, прослеживая цепочку умозаключений.

Покончив с чтением, она отвесила Ильмаринену земной поклон.

– Магистр Сиунтио был прав, – сдавленно прошептала она. – Он говорил, что если кому и под силу разгадать значение моего опыта, то именно вам, ибо у вас самый оригинальный склад ума из нас всех. И он знал, о чем говорит. Мне бы за тысячу лет подобное в голову не пришло.

Ильмаринен пожал плечами.

– Сиунтио умнее меня. Сиунтио, вообще-то говоря, умнее всех на этом свете. Но он в своем уме. А надо быть чуть-чуть сумасшедшим – мне, по крайней мере, очень помогает. – Он оглядел Пекку, как учитель оглядывает многообещающего студента. – Теперь вы понимаете, почему я стоял на голове?

– Инверсия, – ответила Пекка так завороженно, что Ильмаринен в ладоши захлопал от восторга.

– Именно!

Он едва не заквохтал от восторга, точно курица над яйцами.

– Никогда бы в голову подобное не пришло, – повторила Пекка. – Никогда. Когда я только начала искать связи между законами сродства и подобия, я полагала, что, если и найду соотношение, оно будет прямым. Когда прямой связи не обнаружилась, я решила, что связи нет вовсе – только и этот подход не сработал.

– Если опыт дает результат, а расчет – нет, ошибка в расчете, – промолвил Ильмаринен. – Я говорил вам – всем вам – об этом сотню раз, но никто меня не слушал. Теперь у нас есть формула, которая объясняет, почему ваши клятые желуди так себя ведут и куда деваются.

В листочке, который он подсунул Пекке, об этом ничего не было сказано, во всяком случае, явно. Чародейка снова глянула на ряды уравнений. Ей пришлось перечитать их дважды – даже выводы из формул было неочевидны. Но когда она знала, к чему привел Ильмаринен свои вычисления, достичь результата было не так уж трудно. Она подняла глаза на пожилого чародея:

– Но это невозможно!

– Именно это и случилось.

Голос Ильмаринена был непривычно сух. Миг спустя Пекка сообразила, что это от гнева. Раньше она видела, как он изображает ярость, беснуется и пыжится. Сейчас все выглядело иначе. Ей показалось, что чародей застал ее за неким мерзким и особенно постыдным занятием.

– Думаю, – пробормотала она, – древние кауниане сказали бы то же самое, столкнувшись с заклятьями, которые заставляют

двигаться становой караван.

– Если у них была хоть капля ума – не сказали бы, – пробурчал Ильмаринен, но уже обычным своим язвительным тоном. Он ткнул корявым пальцем в листок. – Найдете другое объяснение этому вот эффекту – сколько угодно можете твердить, что мое невозможно. А до тех пор не лучше ли нам поднапрячься и придумать пару опытов, чтобы определить, подвинулись мы умом или нет? – Он покачал головой и поднял палец. – Да нет, подвинулись, конечно. Посмотрим, правы мы или нет.

– О да! – Идеи всплывали в мозгу Пекки, словно пузыри в закипающем котелке. – Если в этом, – она потрясла бумажкой, – нет никакой ошибки, нам предстоит ставить опыты до конца жизни. Двух жизней, может быть.

– Правда ваша, госпожа Пекка. – Ильмаринен вздохнул.

Чародей был стар. У него впереди не оставалось целой жизни, не говоря о двух.

– Простите, магистр, – прошептала Пекка. – Я была бестактна.

– Что? – Ильмаринен уставился на нее, потом рассмеялся. – О нет, я не об этом, глупая девчонка! Я уже давно знаю, что жить мне осталось не то что не вечно, а и не очень-то долго. Нет… мне подумалось, что если там, – он махнул рукой на северо-запад, в направлении Дерлавайского континента, – дела пойдут как шли, нам придется опыты на две жизни вперед провести за какие-то полгода.

Пекка поразмыслила над этим. Потом кивнула не спеша.

– А если не справимся?

– Придется, – ответил Ильмаринен.

Леосфиг прополоскал бритву в чашке с горячей водой, которую выпросил у матери, и принялся дальше подравнивать бороду. Голову ему пришлось запрокинуть так, что он с трудом видел зеркало, примостившееся на комоде.

В комнату, которую Леофсигу приходилось теперь делить с Эалстаном, заглянул Сидрок – должно быть, надеялся застать там младшего брата. Увидав, чем занят старший, Сидрок нехорошо ухмыльнулся.

– Горло только себе не перепили, – посоветовал он как бы всерьез.

Одним гибким движением Леофсиг соскользнул с табурета, враз оказавшись на середине комнаты.

– А вот не надо таких вещей говорить парню с бритвой в руках, – ласково заметил он.

– Ой, – разумно ответил Сидрок и сгинул быстрей, чем заклятый первостатейным чародеем. Впрочем, если бы его действительно заклял волшебник, надоеда не появлялся бы больше. А на это большой надежды не было.

Посмеиваясь про себя, Леофсиг вернулся к зеркалу, чтобы закончить бритье. Потом облачился в свой самолучший кафтан и такой же плащ. Занудливый грамматик сказал бы просто – лучший кафтан, потому что больше двух смен верхней одежды у Леофсига не имелось. До войны дело обстояло иначе, но сейчас его сменные кафтаны были перешиты на Сидрока и дядю Хенгиста.

Сойдет и этот, из темно-синего сукна. У отца был очень похожий и у Эалстана. «Трудно ошибиться, выбрав синее сукно», – сказал Хестан, заказав у портного три кафтана разом. Когда одежду принесли домой, Эалстан тут же заявил, что кафтаны похожи на практическое доказательство закона подобия. Леофсиг усмехнулся, вспомнив старую шутку.

– Покажись-ка, – скомандовала мать, прежде чем юноша успел прошмыгнуть на улицу.

Леофсиг послушно замер. Эльфрида смахнула с его плеча почти невидимую невооруженным глазом пылинку, пригладила только что расчесанные волосы и наконец кивнула.