Тьма надвигается
Шрифт:
– Если кто хочет знать, – заявлял один из кузенов Олавина, явно уверенный, что его мнение интересно всем присутствующим, – нам бы следовало закончить поскорее свару с дёнками и готовиться вступить в бой на дерлавайском континенте.
– На чьей стороне? – спросил кто-то.
На взгляд Пекки, вопрос был разумный. Теперь, когда Лагоаш вступил в войну, Куусамо могло бы ударить в спину соседям по острову и отбить потерянное столетия назад. Но в этом случае Альгарве, скорей всего, победит на континенте и станет единовластной владычицей восточного
У банкирского родича сомнений не было. Кузен Олавина, судя по всему, не сомневался ни в чем – особенно в собственной мудрости.
– На стороне короля Мезенцио, конечно, – заявил он. – Такие люди не каждый день приходят в свет. Нам самим нужен вождь настолько энергичный, настолько увлеченный будущим…
Пекка тут же подумала о конунге Свеммеле и о том, что тот сотворил в Ункерланте – и с Ункерлантом. Но прежде чем чародейка успела помянуть излишне эффективного монарха, Олавин дал кузену еще более эффективный отпор, возгласив:
– Я имею великую честь приветствовать среди нас князя Йоройнена, ненаименьшего среди семи князей Куусамо.
Никто из семи не мог считаться наименьшим или наиглавнейшим. Этот уговор, как само Куусамо, пережил века.
Мужчины поклонились от пояса. Пекка вместе с остальными женщинами припала на одно колено. За этим знаком почтения стояла история не вполне приличная, но Пекка не оскорблялась. Смысл коленопреклонения изменился с ходом веков. Никто лучше чародея-теоретика не понимал, что символ существует лишь в сознании людей.
– Да будет мысль признана делом до скончания вечера, – промолвил Йоройнен, отчего сам стал похож на чародея-теоретика. Было ему немного за сорок, и в черных волосах едва проглядывала седина. – Одна из древнейших традиций Куусамо, – продолжил он, – состоит в том, что мы следуем древнейшим традициям Куусамо, только когда нам это удобно.
Пекка сморгнула удивленно и улыбнулась. Возможно, чародеем-теоретиком князь не был, но пророком – определенно.
В отличие от Свеммеля, Мезенцио или Ганибу Йоройнен не заботился о внешних признаках царского величия. Подобно Лейно, он был одет в теплую шерсть и кожу, хотя и подороже. Он сливался с толпой, как простой купец или банкир. Спустя пару минут его присутствие воспринималось как само собой разумеющееся.
Князь взял со стола с угощением кружку горячего пива и бутерброд с копченым лососем, после чего свел знакомство с Пеккой, наступив ей на ногу.
– Прошу прощения, – промолвил он, словно простолюдин.
– Ничего страшного, государь, – ответила чародейка и тут же представила себя и мужа.
Глаза Йоройнена блеснули.
– О! Сестра Элимаки и ее муж, – промолвил он, весьма удивив Пекку. – Чародеи из городского колледжа, – добавил он, удивив ее еще больше. А затем он уже не удивил, а поразил чародейку: – Я надеялся встретить здесь вас обоих. Вы – одна, или, верней, две причины, по которым я принял
– Государь! – хором воскликнули оба волшебника. Лейно, кажется, изумился не меньше супруги.
– О да. – Князь Йоройнен кивнул. – Все весьма довольны плодами ваших исследований. Полагаю, очень скоро мы сможем насладиться ими в полной мере. Вы хорошо послужили Куусамо; мы, семеро, не забудем о благодарности.
– Спасибо, государь, – выдавил Лейно таким голосом, словно выпил не одно кружку пряного вина. Исполненная гордости Пекка украдкой взяла его за руку.
Йоройнен обернулся к ней:
– Я наслышан и о вашей нынешней работе, хотя и меньше, чем хотел бы. Я должен передать вам сообщение от тех, кто знает больше моего, и работает в сходных областях. – Пекка подняла бровь, ожидая продолжения. Склонившись к ней, князь проговорил очень тихо: – Ради блага державы вам настойчиво рекомендуют не пытаться опубликовать дальнейшие результаты ваших трудов.
Пекка вздернула и вторую бровь.
– С какой стати? – возмутилась она.
Ученый, которому не дают публиковаться, все равно что певец, давший обет молчания.
– Ради блага державы, как я сказал, – ответил князь Йоройнен. – Большего говорить не стану. Не здесь и не сейчас. Но позвольте уверить вас, сударыня: я вовсе не шучу.
В Патрасе Фернао чувствовал себя пойманным в ловушку. Он и был пойман в ловушку. Теперь, когда Лагоаш вступил в войну с Альгарве, чародею непросто было бы покинуть Янину даже без короля Пенды. Янина склонялась в сторону Альгарве – едва ли не до самой земли. У короля Цавелласа была только одна альтернатива такому выбору – склониться в сторону Ункерланта. Восточных соседей монарх предпочел западным. Фернао радовался про себя, что ему не приходится делать выбор настолько безотрадный.
Больше ему радоваться было нечему. Со дня безвременной кончины Шеломита чародей берег каждый медяк. Без сомнения, у шпиона имелись в Патрасе сообщники, которые должны были вытащить Пенду из дворца. Но Фернао встречался только с двумя. И Варвакис, и Коссос мечтали помочь ему не больше, чем омывать язвы прокаженного.
Это не значило, что помощи от них нельзя было получить. Варвакис подкармливал чародея деликатесами из своей лавки – в основном потому, что Фернао намекнул, что донесет на купчишку королевской страже, если тот откажется. Язык шантажа янинцы понимали прекрасно.
Одет Фернао тоже был с купеческого плеча. Он утешался мыслью, что янинские панталоны – это все же не штаны, а скорее чулки такие, но местные рубахи с широкими рукавами казались ему нелепыми до смешного. Кроме того, маскировка получалась никудышная. Высокий рост, рыжие волосы и раскосые узкие глаза выделяли чародея в топме местных жителей – низеньких, смуглых и носатых.
Не нужно было иметь в кармане диплом чародея, чтобы предсказать, сколь мало радости доставит Варвакису очередной приход незваного гостя.