Тьма (сборник)
Шрифт:
Она стала на колени и зажгла восковую свечу. Установила посреди пола в поцарапанный подсвечник из тех, что в бакалейных лавках продают.
– Нам надо начинать прямо сейчас.
– Начинать что? – спросил я, сдерживая дрожь. Отблеск свечи плясал по стенам. У дальней, под небольшим навесом из металлических палок и брезента, лежал спальный мешок и подушка. Моя постель, понял я. Рядом с ней стоял низенький стол на колесах, на столе – еще один подсвечник, треснутая керамическая чашка и Танцующий Человек.
Через пять тысяч миль и двадцать лет от того места и времени я положил ручку и проглотил стакан чуть
Глаза Танцующего Человека состояли из одних зрачков – два идеальных овала, вырезанных в такой узловатой древесине, какой я в жизни не видел Нос был просто бугорком, но рот огромен, как буква «О» или вход в пещеру. Я испугался этой штуки даже раньше, чем понял, что она шевелится.
Сказать «шевелится», наверное, было бы большим преувеличением, Она наклонилась. Сначала в одну сторону, потом в другую, вращаясь на изогнутой ветке сосны, проходящей прямо сквозь ее живот. Как-то в припадке страха после ночного кошмара я описал ее товарищу по комнате в колледже, талантливому физику. Он пожал плечами и сказал что-то насчет идеального равновесия, маятников, гравитации и вращения Земли. В первый и последний раз в тот самый момент я поднял ветку со стола, и Танцующий Человек наклонился немного быстрее, притягиваясь к току моей крови. Я быстро положил ветку обратно.
– Бери бубен, – сказала стоящая позади Люси, и я оторвал взгляд от Танцующего Человека.
– Что? – спросил я.
Она показала на стол, я догадался, что она имеет в виду керамическую чашку. Я не понял, и совсем не хотелось туда подходить, но я не знал, что теперь делать, и чувствовал себя смешным под взглядом Люси.
Танцующий Человек был на дальнем конце ветки, наклонясь с открытым ртом. Стараясь вести себя непринужденно, я выхватил из-под него чашку и отошел назад, туда, где она стояла на коленях. Вода в чашке заплескалась, но не пролилась, и я в удивлении отодвинул ее от груди. Заметил нашитую поверх чашки крышку, сделанную из какой-то кожи, влажной на ощупь.
– Вот так, – сказала Люси и стукнула пальцем по коже бубна. Раздался низкий мелодичный звук, будто человеческий голос. Я сел рядом. Она начала стучать по бубну, медленно, повторяя ритм. Я положил руки туда, где до этого были ее руки, она кивнула, и я начал играть.
– Так? – спросил я.
– Сильнее.
Люси сунула руку в карман и достала длинную деревянную палочку. В колеблющемся свете я разглядел ее. С резьбой. Сосна, под ней корни, будто толстые черные вены, протянувшиеся к основанию палочки.
– Что это? – спросил я.
– Гремучая палочка. Моя бабушка ее сделала. Я буду ею греметь, а ты будешь играть. Если захочешь. Как я тебе показала.
Я бил в бубен, звук глухо отдавался в закрытом пространстве.
– Ради бога! – бросила Люси. – Сильнее!
Она ко мне никогда особо дружески не относилась. Но обычно не была такой жесткой.
Я принялся сильнее молотить ладонями. После нескольких ударов Люси откинулась назад, кивнула и стала смотреть. Потом подняла руку, поглядела на меня
– Не останавливайся.
А потом она начала петь. Никакой мелодии, но некий ритмический рисунок, тон чуть вверх, потом чуть вниз, потом снова вверх. Когда Люси пропела самую высокую ноту, земля под моими скрещенными ногами зашевелилась, будто из песка начали вылезать скорпионы, но я не глядел вниз. Я думал о деревянной фигуре позади меня и не оборачивался. Я играл на бубне и глядел на Люси, и держал рот закрытым…
Мы продолжали делать это очень, очень долго. После первой вспышки страха я был слишком заворожен, чтобы думать. Казалось, мои кости тоже шевелятся, воздух в хогане стал очень тяжелым. Я не мог вдохнуть достаточно. У Люси скопились крохотные лужицы пота в ямке на шее и за ушами. Бубен под моими ладонями тоже как будто вспотел, его кожа стала скользкой и теплой. Лишь когда Люси прекратила петь, я осознал, что качаюсь из стороны в сторону. Наклоняюсь.
– Ланч хочешь? – спросила Люси, вставая и стряхивая землю с джинсов.
Я выставил руки в стороны под прямым углом, ощущая, как зудит кожа, и понял, что мои запястья онемели, хоть они и отстукивали ритм, который показала Люси. Когда я встал, пол хогана, казалось, качался, как в надувной палатке, в которые я иногда заходил, когда одноклассники праздновали дни рождения. Мне не хотелось глядеть назад, но я сделал это. Танцующий Человек медленно качался, а ветра не было…
Я снова обернулся, но Люси уже вышла из хогана. Не хотелось оставаться там одному, поэтому я бросился к занавеси из шкуры и вздрогнул от солнечного света и вида моего деда.
Он сидел в кресле-каталке, ровно посередине между хоганом и задней стеной дома. Должно быть, он все время был там, подумал я, но почему-то остался незамеченным, когда я входил. Следовало признать, что за годы, в которые я его не видел, деду стало гораздо хуже. Он не мог бы сам выехать на каталке.
Для начала у него отваливалась кожа. На открытых местах виднелись дряблые складки желто-розового цвета. То, что было под ними, выглядело еще ужаснее. Не красное и не кровоточащее. Просто отсутствие кожи. Слишком сухое. Слишком бесцветное. Он выглядел, как пустая кукурузная лузга.
Рядом с ним на ржавой голубой тележке лежал цилиндрический серебристый баллон с кислородом. От крана на баллоне к синей маске на рту и носу тянулась прозрачная трубка. Глаза деда из-под тяжелых век были направлены на меня, похоже, уже не способные двигаться.
«Оставь его здесь, и ему глаза просто песком засыплет», – подумал я.
– Пойдем, Сет, – сказала Люси, не говоря ни слова деду, даже не подав вида, что заметила его.
Я уже взялся за дверь-ширму и почти вошел, когда расслышал его слова. И остановился. Это, должно быть, сказал он, но этого просто не могло быть. Я обернулся и увидел, что его затылок откинулся к верхней части кресла. Я обошел его стороной и заглянул в лицо. Глаза были все так же неподвижны, кислородный баллон не шумел. Но маска запотела, и я снова услышал шепот.