Тьма (сборник)
Шрифт:
Потом он заметил, что я не смотрю на него.
– Эй, парень. Оторви глаза от экрана Смотри сюда. Я сказал, смотри. Это тебя не укусит и не сделает больно.
Я не мог заставить себя посмотреть на него и молчал.
– Давай. Потрогай мою штучку. Почувствуй, какова она на ощупь.
Я покачал головой.
– Послушай, что я тебе скажу. Ты мне очень нравишься. Я думаю, мы с тобой друзья. То, чем мы занимаемся, смущает тебя, поскольку это впервые, а люди занимаются такими делами постоянно. Твои мамочка и папочка делают это постоянно. Просто тебе
Я оцепенело кивнул. На экране Берри Крёгер убеждал Алана Лэдда;
– Брось это и забудь. Она – как отрава.
– Так знай: если друзья по-настоящему дружат, они это делают, как и твои мамочка с папочкой. Ну посмотри на мою штучку, не упрямься. Давай.
Неужели и мои родители «дружили» подобным образом? Он сжал мне плечо, и я посмотрел.
Его штучка уменьшилась, обмякла. Она перевешивалась через ткань его брюк. Но стоило мне на нее посмотреть, как она тут же ожила и задергалась, как выдвижная изогнутая железка у тромбона.
– Ну вот, – сказал Стэн. – Ты ему нравишься. Ты его разбудил. Скажи мне, что и он тебе нравится.
Ужас лишил меня речи. Мои мозги превратились в порошок.
– Слушай, а давай называть его Джимми. – Мы решили, что его имя будет Джимми. – А теперь, когда я тебя познакомил, поздоровайся с Джимми.
– Привет, Джимми, – пролепетал я и, невзирая на свой ужас, захихикал.
– А теперь давай, потрогай его.
Я медленно протянул руку и кончиками пальцев дотронулся до «Джимми».
– Погладь его. Джимми хочет, чтобы ты его погладил.
Я два или три раза тронул «Джимми» и снова – только кончиками пальцев. Он каждый раз вздрагивал, будто доска для серфинга.
– Поводи по нему пальцами вверх и вниз.
Я подумал: если вскочить и убежать, Стэн меня догонит и убьет. А если я не сделаю то, чего он хочет, он тоже меня убьет.
Я послушно стал двигать пальцами вверх и вниз. Мои пальцы задевали тонкую кожу, испещренную синими жилками.
– А представляешь, как хорошо бывает Джимми, когда он входит в женщину? Теперь ты видишь, как это будет у тебя, когда ты вырастешь. Продолжай, возьми его всей ладонью. И подай мне то, о чем я тебя просил.
Я сразу убрал руку с «Джимми» и достал из заднего кармана чистый белый носовой платок отца.
Он взял платок в левую руку, а правой вернул мою руку к «Джимми».
– Ты замечательно это делаешь, – прошептал он.
«Джимми» в моей руке стал теплым и слегка разбух. Мне было не обхватить его пальцами. В голове звенело и гудело.
– Джимми и есть твой секрет? – все-таки сумел спросить я.
– Про секрет я расскажу позже.
– Мне остановиться?
– Да я тебя разрежу на мелкие кусочки, если ты остановишься, – сказал он.
Я замер. Тогда он потрепал меня по волосам и шепнул:
– Ты что, дружеских шуток не понимаешь? Знал бы ты, как мне сейчас хорошо рядом с тобой. Ты – лучший мальчишка в мире. Тебе бы тоже этого захотелось, если бы ты знал, как это здорово.
Мне показалось, что прошла целая вечность. На экране Алан
– Смотри!
Стэн дернулся всем телом. Боясь выпустить «Джимми», я смотрел, как он дергается в моей руке, выстреливая струями густого молока цвета слоновой кости. Оно текло и текло на отцовский носовой платок. Оно пахло очень странно, но сквозь этот чужой для меня запах слабо пробивался знакомый запах отцовского одеколона. Стэн вздохнул, сложил платок и запихнул обмякшего «Джимми» обратно в брюки. Потом он наклонился и поцеловал меня в затылок. Я думал, что потеряю сознание. Мне казалось, что я умер, легко и бессмысленно. Ладонь и пальцы до сих пор хранили ощущение дергающегося «Джимми».
Подошло время моего возвращения домой, и тогда он рассказал мне свой секрет: его настоящее имя было не Стэн, а Джимми. Он не раскрывал своего настоящего имени до тех пор, пока не убедился, что может мне доверять.
– Завтра, – сказал он, проводя пальцами по моей щеке. – Завтра мы снова увидимся. Ты ни о чем не волнуйся. Я же доверяю тебе, раз назвал свое настоящее имя. Ты поверил, что я не сделаю тебе ничего плохого, и я не сделал. Мы должны доверять друг другу и никому об этом не рассказывать, иначе нам обоим будет очень и очень плохо.
– Я никому не скажу, – прошептал я.
– Я люблю тебя. Я люблю тебя, честное слово. Теперь у нас есть секрет, – сказал он, складывая носовой платок вчетверо и запихивая его в задний карман моих брюк. – Это наш секрет. Любовь всегда должна быть тайной. Особенно когда мальчик и мужчина познают друг друга и учатся доставлять друг другу радость и наслаждение. Любящие друзья – это немногие понимают, так что дружбу нужно, оберегать. Когда ты выйдешь отсюда, – добавил он, – хорошенько забудь, что у нас это было. Иначе мы оба попадем в большую беду.
Впоследствии я помнил лишь какой-то странный сеанс, где показывали «Чикаго: последний срок». Фильм вдруг понесся вперед, перескакивая через много сцен и диалогов героев. Они просто двигали губами, ничего не говоря. Я видел, как Алан Лэдд выходит из такси. Он смотрел с экрана прямо мне в глаза. Он узнал меня.
Мать заметила, что я сегодня какой-то бледный. Отец пожал плечами и ответил, что мне нужно побольше заниматься спортом. Двойняшки мельком взглянули на меня и тут же снова уткнулись в тарелки, поглощая макароны с сыром. Когда отец спросил, что со мной, я не ответил и тоже спросил его:
– Ты бывал в Чикаго? А живого киноактера когда-нибудь видел?
– По-моему, у парня температура, – сказал отец.
Двойняшки захихикали.
В тот день, поздним вечером, ко мне снова пришел Алан Лэдд, но не один, а с Донной Рид. Они и здесь как будто играли в фильме. Они встали на колени возле моей кровати, улыбаясь мне. Их голоса звучали мягко и успокаивающе.
– Я видел, что сегодня ты пропустил несколько эпизодов, – сказал Алан. – Не волнуйся, я о тебе позабочусь.
– Я знаю, – ответил я. – Я же самый главный ваш поклонник.