Тьма сгущается
Шрифт:
Очень скоро он вновь вышел на становую жилу и направил левиафана вдоль нее, на юго-запад, в направлении альгарвейских прибрежных вод. Вот только где прятались боевые корабли, что поддерживали власть Альгарве над этими водами?
Большинство патрульных рейсов по неизбежности — океан безбрежен, а цели в нем редки и малы — кончалось ничем. До сих пор все усилия Корнелю в ходе этой войны оказывались тщетны. Подводник не знал, сколько еще тщеты он в силах будет перенести.
Едва эта мысль успела сформироваться в голове, как подводник заметил на горизонте темное пятнышко. Надежда вернулась к нему. Если он сможет
«Надменные», впрочем, было не вполне точным определением. Лагоанцы полагали себя солью земли, но не бравировали этим, как жители Валмиеры, к примеру. Корнелю, со своей стороны, пребывал в твердом убеждении, что один сибианин стоит троих лагоанцев. Нельзя доверять типам, которые так зверски гундосят.
Сейчас Корнелю выдался случай проверить свои убеждения на опыте. Он направил левиафана в сторону корабля — а корабль двигался навстречу, да так быстро, что догнать его подводнику не удалось бы.
Моряк снял с пояса подзорную трубу. Простенькое заклятие сохраняло сухими оправленные в бронзу стекла, так что протирать их не пришлось. Корабль словно прыгнул подводнику навстречу, и тот задохнулся: на миг ему померещилось, что судьба и впрямь послала ему плавучую крепость, но, приглядевшись, он понял, что ошибся, — то был корабль рангом пониже, становой крейсер.
Корнелю злобно ухмыльнулся:
— Сойдет.
В подзорную трубу были ясно видны моряки на палубе. Развевался на ветру зелено-бело-алый вымпел. Подводник кивнул сам себе. Не хотелось бы по ошибке потопить лагоанский корабль — все равно что кусать руку, которая тебя кормит.
Дозорные, должно быть, выглядывают левиафанов в волнах. Если они засекут его, подобраться поближе и закрепить ядро на борту Корнелю уже не сумеет. Скрываться от альгарвейцев было удобнее всего, как ни странно, на поверхности. Моряки Мезенцио высматривают среди волн высокие фонтаны, которые вырывались из левиафаньего дыхала, когда зверь поднимался к поверхности. Но пока зверь дышит ровно, он не выдаст себя раньше времени.
Корнелю попытался прикинуть, когда придется уходить на глубину. Если промедлить, дозорные на мачтах все же увидят его. Если поторопиться, левиафан не сможет на одном глотке воздуха добраться до крейсера, придется всплывать на полпути… и вот тогда будет скверно.
Рассудив, что время пришло, он шлепнул левиафана по гладкому боку. Зверь неслышно ушел под воду и устремился к приближающемуся крейсеру. Животное было приучено держаться рядом с бортом до тех пор, пока седок не успеет закрепить на броне ядро. Подводник иногда думал про себя: а понимают ли левиафаны, зачем людишкам вся эта суета? Порою звери дрались между собой: обычно за самок, порою — за добычу. Знают ли они, что их хозяева тоже способны воевать?
Вскоре у Корнелю времени на раздумья не осталось: рядом замаячил борт крейсера. Погибшая Эфориель не смогла бы выполнить маневр сближения лучше. Подводнику оставалось только подать зверю сигнал перевернуться кверху брюхом, а самому переползти на бок и отстегнуть от упряжи заряженное ядро. Мина прилипла к борту крейсера, и, как только она коснулась брони, начало действовать часовое заклятие.
Корнелю вновь пристроился позади левиафаньего дыхала и погнал зверя прочь от крейсера. Бомба взорвется, окажется кто-то
Второе ему удалось не вполне: левиафану пришлось вынырнуть раньше, чем планировал седок. На палубе засверкали гелиографы: альгарвейцы на крейсере пытались выяснить, на чьей он стороне. Корнелю вытряхнул из пояса зеркальце и послал в сторону крейсера солнечный зайчик. Правильного сигнала он, конечно, не знал, но пока альгарвейцы заняты гелиографами, они не станут швыряться ядрами. А левиафан с каждой секундой удалялся от крейсера все дальше.
Однако на судне быстро поняли, что зверь не принадлежал к их подводному флоту. В воздух взмыли ядра. Первые шлепнулись в воду далеко в стороне, но артиллеристы на борту быстро поймут ошибку.
И тут взорвалась заложенная Корнелю мина. Становой крейсер содрогнулся, будто налетел на невидимую стену. Альгарвейцы тут же забыли о своем противнике. Их отчаянные попытки спасти обреченный корабли ни к чему не привели. С перебитым хребтом крейсер неторопливо ушел под воду.
Торжествующий вопль Корнелю мог бы сорваться с губ древнего воителя:
— За короля Буребисту! За Сибиу!
На сей раз ему удалось нанести врагам державы тяжелый удар.
Альгарвейские офицеры, заходившие в портновскую мастерскую Траку, через одного при взгляде на Талсу заявляли: «Тебе повезло, что в живых остался, парень». Всякий раз приходилось вежливо кивать и бормотать что-то вроде: «Да, знаю, знаю…»
На самом деле Талсу вовсе не был уверен, что рад был остаться в живых. Рана в левом боку мучила нещадно. При ходьбе юноша волей-неволей скрючивался в три погибели. Сидя — ерзал на месте, пытаясь устроиться поудобнее. Но положения, при котором боль проходила вовсе, он так и не сумел отыскать. Если верить целителю, оно найдется еще нескоро… если вообще найдется.
Но гораздо труднее было сохранять спокойствие, зная, что альгарвейцы имели в виду не то, что юноше посчастливилось выжить после ранения. Посчастливилось ему в том, что оккупационные власти не схватили его, не привязали ко столбу, не завязали глаза и не расстреляли.
Один из офицеров Мезенцио так и вовсе поводил пальцем перед носом у Талсу:
— Тебе повезло, что военный комендант здешнего округа — добрый старикан, который предпочитает не делом заниматься, а ухлестывать за своей молоденькой пассией. Большинство из наших… — И он многозначительно провел пальцем по горлу.
— Ну да, я самый счастливый парень на свете, — согласился Талсу.
К тому времени он повторил эти слова уже столько раз, что прозвучало убедительно. Альгарвейский капитан заткнулся и ушел.
Но по какому праву рыжики могли брать любую приглянувшуюся девушку? По какому праву затеяли драку с тем, кто взялся защитить их жертву? По какому праву готовы были зарезать любого, кто взялся окоротить их разгулявшуюся похоть?
« По праву завоевателя» — так отвечали они. Тот альгарвеец, что ранил Талсу, начертал свой ответ острием ножа — и это сошло ему с рук. У Талсу не нашлось столь же впечатляющих контраргументов.