Тьма сгущается
Шрифт:
– Силы горние! – воскликнула Конберга. – Ты на него так набросился, словно это не дурацкая шутка.
– Это не шутка, – отрезал Эалстан.
Глаза сестры вылезли из орбит. Юноша опустился на колени рядом с двоюродным братом.
– Давай, Сидрок, приходи в себя! Просыпайся, холера!
Но Сидрок не просыпался. Дышал он ровно, даже похрапывал, но глаза его оставались полузакрытыми. Эалстан обернулся к Конберге:
– Тащи воды. Плеснем ему в лицо, авось очнется.
Но и вода не
– Что с вами случилось?
– Я его ударил, – безжизненным голосом ответил Эалстан. – Я его ударил, а он треснулся головой.
Юноша всегда полагал, что сможет уложить Сидрока, но вовсе не собирался доказывать это настолько убедительно.
– Он жив? – испуганно спросила Эльфрида.
Это можно было понять и так – по громкому храпу, – но Эалстан все равно ответил «Да». Приходить в себя Сидрок явно не собирался.
– Если он не очнется, – продолжал юноша, потирая разбитые костяшки, – что сделает дядя Хенгист? Да если на то пошло – что он сделает, даже если Сидрок очнется?
– Донесет альгарвейцам, – отозвалась Эльфрида невыразительно.
– А если Сидрок очнется, он сам пойдет жаловаться альгарвейцам, – добавила Конберга. – Или подкараулит тебя в темном углу и вышибет мозги кочергой.
Эалстан хотел сказать, что Сидрок на такое не пойдет, но слова застряли у него в глотке. Его двоюродный брат относился к мести очень серьезно.
Эльфрида с омерзением уставилась на племянника.
– С тех пор, как они переехали к нам, от него одни неприятности.
Взгляд ее уперся в Эалстана.
– Тебе лучше уйти из дому, – промолвила она с суровой практичностью, которая сделала бы честь самому Хестану. – Двери за собой не закрывай. Что с вами случилось, мы с Конбергой не видели, не знаем. Может, воры вломились в дом. Если он не придет в себя, так и скажем: грабители убили Сидрока, а тебе отшибли мозги, и ты убрел неведомо куда. Тогда сможешь потом вернуться. Но если Сидрок очнется…
– Забери с собой все письма, – вмешалась Конберга. – Может, он и не вспомнит, отчего вы повздорили. После удара по голове такое бывает.
– Какие письма? – спросила мать.
– Неважно, – хором отозвались Эалстан с сестрой. Юноша обернулся к Конберге: – Ты права, так и сделаю. Спасибо. – Он помедлил секунду, раздумывая. – Мне лучше убраться из Громхеорта. И мне понадобятся деньги, сколько найдется в доме, чтобы не помереть с голоду, покуда буду искать работу.
– Я принесу, – вызвалась Конберга.
– Но куда тебе податься? – спросила Эльфрида.
– Конберга знает. И Леофсиг, – ответил юноша. – Но это поначалу. А потом… – Он пожал плечами
– Чем же ты займешься? – спросила мать.
Он снова пожал плечами.
– Могу канавы копать. Могу счета вести – не так здорово, как отец, но совсем неплохо. Лучше, чем большинство счетоводов в маленьких городках – эти едва могут дальше десяти посчитать, не снимая ботинок.
– Держи! – Вернувшись из комнаты, Конберга сунула брату в руки тяжелый кожаный кошель. Эалстан повесил его на пояс. – Письма сам забери, я не знаю, где ты их прячешь.
– Ага. – За письмами пришлось заглянуть в спальню.
Потом юноша вернулся в прихожую. Сидрок все еще валялся без сознания. Эалстан обнял на прощание мать и сестру. В глазах Эльфриды блестели сдерживаемые слезы.
Конберга чмокнула его в щеку.
– Береги себя.
– Ладно.
Двери за собой он не закрыл, как советовала мать.
Выйдя из западных городских ворот на дорогу – дорогу на Ойнгестун, – юноша распечатал письмо Ванаи, то самое, из-за которого ему пришлось бежать, и принялся читать.
Глава 10
Миновав Павилосту, Скарню направился к хутору Даукту, тиская в руках безголовую курицу. Если альгарвейский патруль остановит, можно будет соврать, что идет возвращать долг. Он, правда, не ожидал наткнуться на дозор – слишком многих солдат отправили оккупанты на западный фронт, и в Валмиере им бойцов остро не хватало, – но рисковать тоже не собирался.
Ему никогда не приходилось бродить по зимним проселкам до того, как бывший капитан очутился на хуторе, принадлежавшем тогда Гедомину, а ныне Меркеле и в некотором роде – ему самому. Овчинный кожух на его плечах тоже принадлежал когда-то старому крестьянину и висел на Скарню точно на чучеле, зато грел отменно. Вот башмаки пришлось покупать новые: натянуть старую обувь Гедомину капитану так и не удалось. После нескольких походов по грязным, разбитым сельским дорогам башмаки новыми уже не казались.
Невзирая на грязь и холод, местность отличалась своего рода суровой красой. Сестра капитана, разумеется, осмеяла бы подобные слова, но Краста готова была надсмеяться над чем угодно. Голые поля и облетевшие деревья не были красивы, но таили в себе обещание грядущего расцвета. Глядя на них, Скарню видел не то, что есть, а то, что будет, – прежде ему это не удавалось.
По стволу векового дуба пробежала белка, сжимая в зубах желудь. От человека она старалась держаться подальше. Пока Скарню жил в столичном особняке, он с презрением отверг бы тушеную белку. Меркеля научила его, что мелкая дичь может быть необыкновенно вкусна.