Тьма сгущается
Шрифт:
– Не знаю, – тихонько ответила Ванаи. – Я сама задавалась этим вопросом, но… не знаю.
– Думаю, они лгут. Думаю, они затеяли что-то… – Эалстан покачал головой. – Не знаю, что. Что-то такое, о чем не хотят трубить на весь мир. Что-то очень скверное.
Он говорил по-кауниански и порой запинался, подыскивая редкое слово или окончание. Ванаи казалось, что это придает словам юноши особенный вес – тем более что судьба кауниан в Громхеорте и Ойнгестуне была ему явно небезразлична.
Ванаи не привыкла к сочувствию со стороны фортвежцев. Она вообще не привыкла к сочувствию – хотя в последнее
– Спасибо, – прошептала Ванаи, отвернувшись, чтобы Эалстан не заметил, что она плачет.
– За что? – изумился юноша, машинально перейдя на фортвежский.
И что она могла ответить?
– За то, что ты беспокоишься за мой народ, – проговорила она, подумав. – Хотя тебя никто не заставляет. В нынешние времена все боятся только за себя.
– Если я не стану волноваться за других, – снова по-кауниански ответил Эалстан, – кто вспомнит обо мне?
– Когда ты говоришь на моем языке, то похож на философа, – заметила Ванаи, имея в виду не только смысл, но и форму сказанного. Юноше это показалось забавным. Они рассмеялись вместе. – Нет, правда!
Чтобы слова ее прозвучали убедительней, девушка невольно взяла Эалстана за руку – и удивилась сама себе. С тех пор, как Спинелло вынудил ее отдаться ему, мужское прикосновение казалось ей отвратительным. Она даже деду не позволяла прикасаться к себе. А сейчас по доброй воле взяла юношу за руку.
Пальцы их переплелись. Ванаи едва не отдернула руку – едва, но все же удержала. Но хотя движение прервалось, не начавшись, Эалстан тут же отпустил ее руку.
– У тебя, наверное, и так хватает неприятностей, – промолвил он, – чтобы к ним еще добавлять едва знакомого фортвежца.
Ванаи уставилась на него. Они были почти одного роста: так часто бывало с фортвежцами и каунианками.
– Тебе не все равно? – прошептала она таким тоном, словно только что совершила открытие века в прикладном чародействе.
– Ну конечно, – с удивлением отозвался Эалстан.
И, очевидно, для него так и было.
Ванаи успела притерпеться к презрению, к снисхождению, к безразличию. Но как воспринимать заботу, она позабыла совершенно. И вновь изумилась сама себе, когда, почти против воли, склонилась к юноше и коснулась губами его губ.
Даже на смуглой коже фортвежца был ясно заметен стыдливый румянец, но в глазах Эалстана блеснуло что-то. «Он хочет меня», – поняла Ванаи. Это должно было вызвать отвращение – со Спинелло она не чувствовала ничего иного. Но не вызвало. Вначале девушка решила, что лишь оттого, что Эалстан не потянулся к ней сразу, как сделал бы альгарвеец. И лишь запоздало поняла, что ей жарко вовсе не потому, что осенний день выдался теплым. «Я тоже хочу его», – мелькнуло у нее в голове, и это было самое удивительное – Ванаи уверена была, что прикосновения Спинелло навеки отняли у нее страсть.
– Ванаи… – хрипло прошептал Эалстан.
Она кивнула и, поколебавшись, отставила корзину с грибами.
– Все будет хорошо, – пробормотала она, даже не пытаясь сделать вид, что не знает, о чем думает юноша, и добавила: – Все у нас получится…
И все, как ни
Эалстан смотрел на Ванаи сверху вниз, глаза в глаза. Сердце колотилось так, словно юноша только что пробежал несколько лиг. По сравнению с только что пережитым экстазом о вялых удовольствиях самоудовлетворения и вспоминать не стоило.
– Ты гораздо тяжелее, чем тебе кажется. И нам лучше одеться, покуда какой-нибудь грибник не забрел в дубраву ненароком и не обнаружил то, чего не искал.
– Ой! – выпалил Эалстан.
Он совершенно забыл, где находится, и был только рад, что Ванаи напомнила ему об этом. Вскочив на ноги, юноша поспешно натянул исподнее и набросил кафтан на плечи. Одежду Ванаи, на первый взгляд, натянуть было сложнее, но девушка справилась с этим почти так же споро.
– Обернись, – скомандовала она и, стряхнув листья со спины Эалстана, довольно кивнула. – Пятен вроде бы нет. Хорошо. А ты отряхни меня.
– Ага… – промямлил Эалстан.
Несмотря на то, что минуту назад произошло между ними, он робко прикоснулся к ней и кончиками пальцев принялся снимать сухие листья с золотых волос и еще более осторожно – мусор с обтягивавших ноги штанин. А девушка, вместо того чтобы дать наглецу по рукам, благодарно улыбнулась Эалстану через плечо.
– Твоя одежда в порядке, – пробормотал он.
– Хорошо, – ответила она. Улыбка ее медленно угасла. – Я пришла сюда… не за этим, знаешь.
Выражение ее лица напугало Эалстана, но напугало бы еще больше, если бы было предназначено ему.
– Я тоже, – ответил он, и это была чистая правда.
Конечно, раз-другой юноше доводилось воображать нечто подобное, но всякий раз он говорил себе, что это лишь пустые бредни. Он и сейчас чувствовал себя как в бреду, в счастливом бреду, или в опьянении.
– Но я надеялся, что встречу тебя, – добавил он, стараясь избавиться от дурацкой улыбки.
Очень помогало то, что приходится говорить по-кауниански, – это придавало напускной серьезности.
Лицо Ванаи смягчилось.
– Знаю. Ты принес мою корзину. – Она оглянулась. – А я – твою.
Эалстану захотелось пройтись колесом по поляне, но он – истинный сын своего практичного отца – пробормотал только:
– Может, тогда поменяемся грибами?
Пока они будут хвастаться добычей, Ванаи не уйдет. А он так не хотел с ней расставаться.