Тьма сгущается
Шрифт:
Осенью погода в Елгаве, если не считать взгорий, стояла обыкновенно ровная – предмет зависти жителей южных краев. Становилось прохладней, и местные жители вместо легких рубах и полотняных штанов надевали бумазейные куртки и суконные брюки. У отца Талсу прибавилось работы: перебирая гардероб, елгаванцы спешно заказывали замену всему, что сносили за прошлую зиму.
– Мне бы ткани побольше, – ворчал старый портной. – Из-за проклятых альгарвейцев вечно материала
– Всем всего не хватает, – согласился Талсу. – Рыжики готовы стащить все, что гвоздями не прибито.
Отец нахмурился.
– Так и бывает, когда проиграешь войну.
– Верно, – согласился Талсу. – Но, силы горние, когда же ты перестанешь думать, что я ее самолично продул!
– Ни на минуту такого не подумал бы, сынок, – примирительно отозвался Траку. – Тебе еще как в этом помогли – все, с короля начиная и всех офицеров включая.
Понизить голос он не утруждался. В прежней Елгаве это было бы смертельно опасно. Но альгарвейцы были не против, если простой народ с ненавистью отзывался о короле Доналиту – скорей наоборот. Они даже не очень преследовали тех, кто поливал грязью захватчиков. В этом отношении Талсу, правда, не хотел бы испытывать их терпение.
На миг он обрадовался, что отец все же не винит его в поражении елгаванской армии, но, припомнив точные слова Траку, сообразил, что ничего подобного тот не имел в виду. Отец согласился лишь с тем, что Талсу не единственный приложил руку к разгрому.
Не успел Талсу продолжить бесплодный спор, как в мастерскую, гордо подняв хвост, вбежала Пуховка. В зубах у серой кошечки, каким-то чудом избежавшей превращения в кролика на колоде мясника, болталась жирная бурая крыса. Кошка уронила добычу к ногам Талсу и уставилась на юношу сияющими зелеными глазами в ожидании заслуженной похвалы. Талсу нагнулся и почесал ее за ушком, хваля охотницу за храбрость. Пуховка замурлыкала, не иначе как поверив каждому слову, и носом подтолкнула дохлую крысу поближе, едва не запихав ее юноше в башмак. Траку рассмеялся.
– По-моему, она ждет, что мы отправим ее добычу в котелок.
– Может быть. – Глаза Талсу вспыхнули озорством. – Хей, Аушра, спустись-ка на минутку! – крикнул он в сторону лестницы.
– Что случилось? – донесся из гостиной голос сестры.
– Тебе подарок принесли, – ответил Талсу, подмигнув отцу, и прижал палец к губам: мол, не выдавай меня. Траку закатил глаза, но смолчал.
– Подарок? Мне? – Аушра скатилась по лестнице кубарем. – Какой? Кто принес? Куда он ушел?
– Так ты думаешь, что тебе все парни должны носить подарки? – поинтересовался Талсу, довольный, что шутка удалась. – Должен тебе сказать: ты не права. Подарок тебе принесла одна красавица – прошу!
Он подтолкнул
Но сестра жестоко его разочаровала. Вместо того чтобы завизжать или отскочить, Аушра хладнокровно подняла крысу за хвост, подозвала Пуховку и долго хвалила ее, почесывая за ухом. Потом она швырнула покойницу брату на колени.
– Держи. Коли подарок тебе так приглянулся, тебе его и выносить.
Вот теперь Траку расхохотался в голос. Талсу мрачно глянул на отца, но спору не было – в этот раз Аушра его превозошла. Подхватив крысу за хвост – куда осторожней, чем сестра, – он вынес ее на улицу, зашвырнул в сточную канаву и вернулся в мастерскую, ожесточенно вытирая пальцы о штанину.
Пуховка укоризненно мяукнула – может, она и правда полагала, что из ее добычи выйдет отличный ужин?
– Поймаешь еще одну, – утешил ее Талсу. – А мы ее потушим с луком и фасолью. А может, с оливками. Обожаю оливки.
Кошка задумчиво склонила голову к плечу, как бы обдумывая рецепт, потом довольно мурлыкнула и целеустремленно двинулась в сторону подпола.
– Мечтаешь о крысе с фасолью и луком – готовь ее сам, – заявила Аушра, погрозив брату пальцем. – И если вздумаешь над мамой так подшутить, она заставит тебя зажарить эту крысу. И съесть.
Талсу не ответил, поскольку полагал втайне, что сестра совершенно права. Он надеялся только, что Пуховка не скоро вернется с новой добычей – страшно было даже подумать, что может сделать Аушра еще с одной крысой.
Прежде чем он успел обдумать эту пугающую мысль, дверь в лавку распахнулась. Юноша изобразил было дежурную улыбку, какой приветствовал любого клиента. Траку – тоже. И Аушра. Слишком мало посетителей заглядывало в последнее время к портному, чтобы терять их из-за невежливого обхождения.
Но улыбка застыла на лице юноши, не оформившись вполне. Его отец и сестра взирали на вошедшего с тем же изумлением. Тот был облачен не в рубашку и брюки, а в китель и форменную юбку. Из-под шляпы выбивались огненные кудри. Усы его были навощены до остроты иголок, а подбородок украшала полоска щетины, слишком узкая, чтобы назвать ее бородой. Одним словом, то был альгарвеец.
– Здравствуйте, доброго вам всем дня, – произнес он по-елгавански с сильным акцентом, но внятно, и, сняв шляпу, поклонился вначале Траку, потом Талсу, потом – особенно низко – Аушре.
– Д-добрый день, – отозвался Траку с запозданием.
Талсу с радостью – и облегчением – возложил обязанность беседовать с алгарвейцем на отцовские плечи.
– Это ведь портновская мастерская, не так ли? – поинтересовался рыжик – капитан, как понял Талсу по его нашивкам, а значит, дворянин, так что выставить его из мастерской значило нарываться на неприятности.