Тьма в её глазах

Ре Ани

«Просто хотел услышать твой голос», — ответил Нэрон. А Рем встал перед ней, так близко, что наверняка слышал всё, что он говорил, потянулся рукой к стакану с виски и опрокинул его в три огромных глотка. Ди удивлённо подняла брови.

— Ты же за рулём, — прошептала она, зажимая микрофон у своего телефона.

— Ну уеду на такси, — безразлично пожал плечами парень, наливая себе ещё и отходя к дивану.

«Ты там работаешь, да? Я тебя отвлекаю?» — как всегда вежливо поинтересовался Нэрон.

— Да не то чтобы… — ответила Ди, хмурясь.

«Я понял, не оправдывайся. Увидимся завтра».

— До завтра, — смущённо согласилась девушка, и он прервал звонок. Повисшая в комнате тишина была настолько неловкой, что Ди подумала было, что Рем сейчас

сорвётся домой. Она прислушалась к своим ощущениям, размышляя, не умчится ли к Климу, едва он выйдет за дверь, и с раздражением поняла, что нисколько в себе не уверена. Чёртовы вампиры со своими играми.

— Что значит полное обращение? — хмуро поинтересовался Рем, и она зацепилась за эту возможность вести бессмысленную беседу, лишь бы он не ушёл.

— До открытия врат вампиры были другими. Они жили дольше нас и тоже нуждались в крови, но могли питаться обычной пищей, старели, рожали детей и в принципе оставались более человечными. Вампиризм — это своего рода вирус, и когда врата открылись, он стал их убивать. Это и есть полное обращение — смерть и воскрешение после неё в иной форме.

— Откуда ты так много знаешь о них?

— После того, как я окончательно разругалась с отцом, — хмуро начала Ди, понимая, что давно не откровенничала на эту тему. — С Климом я уже не общалась, но проводила много времени в «Преисподней». И да, у меня были друзья среди вампиров.

— Только друзья? — недоверчиво поинтересовался Рем.

— На тот момент у меня был мужчина, и он не был вампиром, если тебя это интересует, — без капли смущения ответила Ди, а Рем лишь сухо кивнул в ответ.

— И что сделал твой отец, что ты желаешь ему мучительной смерти? — вопрос прозвучал отрешённо, без надежды на ответ, но Ди так боялась остаться в одиночестве, что готова была говорить даже об отце. А может быть дело было в собеседнике и шальной надежде сблизиться с ним, но в подобном девушка не призналась бы даже самой себе.

— Не знаю, с чего начать. Тебе в алфавитном порядке, или хронологическом? — вздохнула она.

— Просто расскажи что-нибудь. А то я впервые ненавижу незнакомого мне человека без адекватной на то причины, — признался парень, и Ди улыбнулась в ответ. То, что ему достаточно было её ненависти к отцу, чтобы почувствовать тоже самое без каких-либо пояснений с её стороны… это подкупало и обескураживало. И она вновь поймала себя на мысли, что придумывает причины такого интереса к своей персоне за него, снова надеется на что-то глубокое, что сама не в силах пока сформулировать. Заметив, что его стакан почти пуст, она спрыгнула со стола, схватила за горлышко бутылку и подошла ближе. Чёрные глаза ловили каждое её движение, Рем стянул с дивана один из мотоциклетных шлемов и положил его на пол, освобождая для неё место рядом с собой.

— О моём даре он узнал, когда мне было пять лет, — начала она, наливая парню виски.

— Как это вообще возможно? За столько лет до открытия врат. Никто ведь ещё не знал об одарённых.

— Не то чтобы совсем никто, — вздохнула Ди, потупив взгляд. — Но боюсь это не мой секрет, я не могу о нём говорить.

— Ладно, — согласно кивнул Рем. — Рассказывай то, что можешь.

— Когда те люди, которые обнаружили мой дар, поняли, что он немного… хм… специфичен, и использовать его в своих целях они не смогут, они потеряли ко мне интерес и нас с отцом практически оставили в покое. Я раз в месяц приходила к ним, они наблюдали за развитием дара, но и только.

— И что значит специфичен?

— Ну, я не просто так считываю именно воспоминания убийц и их жертв. Они сопровождаются очень сильными негативными эмоциями, и раньше я в принципе могла видеть только их. Не знаю, с чем это связано, но события, основанные на положительных эмоциях, мне до сих пор считывать намного сложнее. Может быть дело в том, что они не настолько яркие — знаешь, ни один счастливый момент не сохраняется в человеческой памяти лучше, чем те, которые сопровождаются яростью или животным страхом. Для того, чтобы научиться копаться в воспоминаниях

так, как я это делаю сейчас, мне пришлось очень долго практиковаться, и такая возможность появилась лишь после открытия врат. Так что полностью овладеть своим даром мне удалось лишь совсем недавно, а до этого я читала лишь негатив.

— Страшно было? Ребёнком видеть такие вещи, — хмуро поинтересовался Рем.

— М, знаешь, не сразу. Отец впервые привёл меня в участок, когда мне было шесть. Может я была слишком мала, чтобы осознать все те картинки, что я видела в своей голове, а может мой мозг неосознанно защищал меня, не давая воспринимать это как нечто реальное, но сначала я не боялась. Как и любому ребёнку, мне очень хотелось угодить папе, сильному, доброму и такому правильному человеку, который наказывал плохих людей и помогал слабым. Ну, на тот момент мне именно так и казалось. Первый нервный срыв случился у меня, когда мне было восемь. Я впервые прочитала воспоминания жертвы насилия и следующие две недели просто выпали из моей памяти. Отец потом сказал, что я долго плакала и кричала, и в итоге затихла. Он отвёз меня к нам домой, и я долго таскалась по комнате с невидящим взглядом, часами сидела на месте, пялясь в одну точку и почти ничего не ела. Он пригласил ко мне одного человека, Горди… он был кем-то вроде семейного доктора, если можно так назвать этого палача. Меня накачали какими-то успокоительными и через две недели я вроде бы оклемалась. Тогда у нас состоялся первый серьёзный разговор с отцом на тему моего дара и будущего, — Ди вздохнула, делая ещё один глоток. — Слушай, давай хоть пиццу закажем. Я есть хочу.

— Я понимаю, конечно, что ты у нас алкоголик со стажем, но закусывать вискарь пиццей — это извращение. Погоди, сейчас сам закажу, — возразил Рем, вытаскивая из кармана телефон и быстро набирая сообщение. — Через пол часика поедим. Продолжай, серьёзный разговор о будущем.

— Ну да. Он сказал, что я не имею права быть слабой. Что мой дар способен вершить правосудие, помогать наказывать тех, кто заслужил это, не давать им убивать вновь. Он сказал, что отказаться от своей силы и поддаться страхам — это самое низкое, что я могу сделать со своей жизнью. И не важно, какую цену мне придётся заплатить, жизни, спасённые мной, стоят любой боли, что мне придётся вытерпеть. Я не знаю, верил ли он в то, что говорил, или всего лишь хотел, чтобы в это верила я, но следующие семь лет я послушно выполняла его заветы. Жила на успокоительных и читала воспоминания жертв, убийц, насильников. В десять лет у меня начались ночные кошмары, и к успокоительным добавилось снотворное. Я смутно представляла себе, как живут нормальные люди — училась на дому, друзей и подруг у меня никогда не было, всё свободное время проводила в участке, стараясь быть рядом в любой момент. Ведь это так важно — помогать людям, спасать их жизни. К тринадцати годам у меня уже была стойкая уверенность, что я живу лишь тогда, когда нужна своему отцу. Когда в участке было тихо и не с кого было считать воспоминания, я готова была лезть на стену. Один раз исцарапала себе запястья, лишь бы избавиться от этого ощущения бесполезности своего существования. Вряд ли я тогда осознавала, что делаю, просто совершенно не контролировала свои эмоции и свою жизнь.

— И когда ты с ним поругалась?

— Первый скандал был, когда мне было пятнадцать, сразу после того, как закрыли шоу про девочку-смерть. Меня преследовали репортёры, таскали по психологическим экспертизам, желая доказать невменяемость, и я впервые поинтересовалась у отца — для чего я это делаю? Ведь это шоу явно не для помощи людям, так зачем он засунул меня туда, выставил напоказ всю мою жизнь, лишая последних спокойных минут? Я ни на секунду не оставалась одна, Рем, чокнутый папарацци умудрился залезть в мою комнату ночью, перепугал меня до полусмерти — моё искушённое воображение быстро дорисовало то, что может сделать мужчина с молоденькой девочкой, и я воткнула ему канцелярский нож в живот. Благо повреждения были лёгкими, он отделался парой швов и нервным тиком, а то бы ещё загремела по малолетке.